Радуга в небе

Молча, покорно она сняла шляпу, после чего вновь очутилась в его объятиях. Она нравилась ему, нравилось чувствовать ее тело, и он хотел узнать его еще лучше. Он позволил пальцам бродить по ее щекам и шее. Как изумительно, какое удовольствие делать это в темноте. Он не раз касался так пальцами лица Анны и ее шеи. Ну и что из того? До лица Анны дотрагивался другой мужчина, не тот, кто ласкал сейчас девушку. И новое его «я» ему нравилось больше. Чувственное наслаждение, которое он испытывал, трогая лицо этой женщины, совершенно поглотило его, это казалось прикосновениями к самой красоте, красоте неизъяснимой. Сосредоточенно, восхищенно, радуясь своим открытиям, он мял руками ее тело так испытующе, нежно, с таким вожделением познавая ее, что и она начала млеть в этом совершенном чувственном упоении. В порыве чувственного восторга она сжала колени, бедра, чресла. Его это восхитило еще больше.

Но он терпеливо заставлял ее расслабиться, терпеливо, с улыбкой скрытого удовлетворения он вынуждал ее подчиниться своей мощной и хитрой силе, токам своего телесного возбуждения. Мало-помалу он перешел к поцелуям, и его настойчивость чуть не заставила ее сдаться. Он предвидел это — слишком беспомощен и беззащитен был этот полуоткрытый рот. Понимая это, он сделал первый поцелуй очень нежным, деликатным, ободряющим, таким ободряющим. И вот уже ее нежный и беззащитный рот обрел уверенность, даже смелость и стал сам искать его поцелуев. И он начал отвечать ей, очень медленно, мало-помалу углубляя поцелуи, делая их все проникновеннее, все крепче, крепче, так, что скоро она уже не могла их выносить и стала сгибаться под этой тяжестью. Она падала, падала, и его улыбка скрытого удовлетворения становилась все жестче, он обретал уверенность. И он направил всю силу своей воли на то, чтобы сокрушить ее волю. Но это оказалось слишком большим потрясением для девушки. Неожиданным ужасным усилием она выпрямилась, разорвав охватившее обоих блаженство.

— Нет, нет, не надо!

Этот ужасный крик, который она издала, был словно не ее, выкрикнутый чьим-то чужим голосом. Это внезапно возопил в ней мучительный страх. И был в этом какой-то трепет, было безумие. Нервы его полоснуло ножом, казалось, можно услышать треск — как от рвущейся шелковой ткани.

— Что случилось? — спокойно спросил он. — Что случилось?

Она опять приникла к нему, но уже дрожа и более сдержанно.

Ее крик доставил ему секундное удовольствие. Но он понял, что поторопился. Он проявил неосторожность. Несколько минут он обнимал, лишь успокаивая ее. Инцидент прошиб броню его совершенной невозмутимости и целеустремленности. Он еще упорствовал, пробуя вернуться к началу и подвести себя опять к решительному моменту, а там уж действовать осторожнее и добиться успеха. Ведь пока что ему везло. И битва еще не кончена. Но другой голос внутри него, пробудившись, подсказывал отпустить ее, плюнуть: пускай себе уходит.

Он успокаивал ее, баюкал в своих объятиях, гладил, целовал и опять подступал все ближе, ближе. Он пришел в себя, собрался. Даже не подминая ее под себя, он заставит ее расслабиться, оставить сопротивление. Мягко, нежно, бесконечно ласково он целовал ее, и казалось, все в нем источает любовь и негу. И вот уже на грани решительного перелома, совсем готовая сдаться, она вдруг застонала невнятно, сокрушенно:

— Не надо, о, не надо!

В его жилах бурлило сладострастие. На какую-то секунду ему показалось, что он теряет самообладание и продолжает, не помня себя, автоматически. Но наступила заминка, хладнокровная пауза. Нет, он своего не добьется. Он опять привлек ее к себе и успокаивал, лаская. Но уже без прежнего пыла и азарта. Она пришла в себя, поняв, что ему не овладеть ею. А потом, в последний момент, когда ласки его опять стали более бурными, а желание пересилило презрение к ней и холод его влечения, она вдруг резко вырвалась.

— Не надо! — вскрикнула она, на этот раз с ненавистью, и, выбросив руку, сильно его ударила. — Пустите меня!

На секунду кровь застыла в нем. И тут же он почувствовал, как внутри него расползается улыбка — жестокая, неодолимая.

— Ну что, что такое? — с мягкой иронией проговорил он. — Никто не хотел вас обидеть.

— Чего вы хотели, я знаю, — сказала она.

— Я тоже знаю, — согласился он. — Значит, мы квиты, не так ли?

— Но от меня вы этого не получите.

— Правда? Ну, не получу, так не получу. Тоже нестрашно. Ведь так?

— Так, — сказала девушка, несколько озадаченная его иронией.

— Значит, и шум поднимать не из-за чего. И можем просто поцеловаться на прощание, ведь правда же?

Она молчала в темноте.

— Или же вы хотите, чтобы я немедленно вернул вам шляпу и зонтик и вы сию минуту отправитесь домой?

Она по-прежнему молчала. Он разглядывал ее темную фигуру, стоявшую на самом краю — там, где тьма начинала редеть, и ждал.

— Давайте же расстанемся по-хорошему, если уж расставаться, — сказал он.

Но и тут она не пошевелилась. Протянув руку, он опять увлек ее в темноту.

— Здесь теплее, — сказал он, — и гораздо уютнее. Его решимости это не охладило. А вспышка ненависти лишь подхлестнула его.