Радуга просится в дом

Поэт опять устремил взгляд в окно на правой стене. И никто не знал, кончил он читать стихотворение или будет продолжать. Восхищение было у многих на лицах. И это было такое восхищение, которое не требовало выражения. Каждому из тех, кто считал его своим кумиром, было ясно, что здесь, в этом маленьком магазине, впервые произносятся слова, которые завтра облетят весь мир и станут достоянием истории. Может быть, даже ревнители поэзии Сатурновского полагали, что его стихи будут перепечатаны во всех странах, войдут в учебники, хрестоматии — по ним будут учиться дети наших детей и дети тех, которые родятся в те счастливые отдаленные времена, когда люди будут понимать красоту, когда глаз человека, его ухо будут ласкать только те произведения человеческого разума, которые несут в себе правду жизни, гармонию природы, простоту и безыскусственность людской мудрости.

Поэт читал:

Двое в пустыне,
Рододендрон и я.
Цветы-глаза,
Красные глаза.
Аби-Дег — пустыня
В сердце улеглась,
Заревом зажглась
Африки краса!..

Но тут произошло неожиданное. Кто-то крикнул:

— В Африке нет пустыни Аби-Дег!

Поклонники Сатурновского зашикали, закричали. Кто-то полез на дерзнувшего возразить с кулаками. Сам же Сатурновский не удостоил и взглядом подавшего голос. С минуту он смотрел в окно, затем продолжал читать новые стихи. И эти стихи посвящались пустыне Аби-Дег.

Удивительно легко и свободно читал поэт. Каждую строчку он произносил так, словно отвешивал пуд золота. И замолкал. Подолгу смотрел в окно. Казалось, он придумывает строчки тут же, на ход, и тут же бросает их людям. Слушатели его не интересовали. Он не испытывал желания понравиться толпе, произвести на нее впечатление — поэт был уверен в своей несомненной, непогрешимой власти над людьми, и эта уверенность придавала ему спокойствие, независимость, уносила его в мир собственных эмоций, в свой особенный поэтический мир.

Не было аплодисментов, только слышались прерывистые вздохи особо чувствительных душ, одобрительные приглушенные восклицания. Ни звуком, ни жестом люди не хотели мешать кумиру.

Жогин-Сатурновский прочел еще несколько стихотворений — их тоже не поняла Катя. Затем поэт сказал: «Благодарю, друзья! Мне с вами было хорошо». И, круто повернувшись, скрылся в коридоре подсобного помещения. Катя в первые минуты стояла в растерянности. Над ее головой раздался шум, крик… Катя тоже захлопала в ладоши, подалась вперед вместе с толпой, хлынувшей из магазина за поэтом. Но ее кто-то сильно потянул за руку. Она обернулась и увидела Вадима Петровича. Он тянул ее за руку на середину залы. Там стоял рыжий дядя с микрофоном и мотком шнура. Вадим Петрович, подведя к нему Катю, что-то долго говорил ему на ухо, затем подхватил девушку за талию и подтолкнул ее на ящики. Откуда-то ударили светом, к ящикам пододвинули магнитофон с крутящимися дисками, и дядя с рыжей бородой сунул под нос Кате сигарообразный микрофон. Катя, зажмурив глаза, ни на кого не глядя, проговорила заученный текст:

— Вельмишановшi москвичi! Я приехала в Москву i випадково потрапила на ваше свято.

Дальше по тексту, написанному Вадимом Петровичем, надо было сказать: «У нас на Украiнi, в колгocпi…», но Катя не хотела говорить неправду. Она заговорила своими словами:

— В гiрничому мiстечку, де я живу, також шанують поезiю, знають Жогша-Сатурновського та багатьох iнших сучасних радянських письменникiв. Наприклад, нещодавно у нас була проведена конференцiя по книзi вipшiв Михайла Чумака. Книга вийшла в Mocквi, перекладена на росiйську мову. Прекрасний переклад, товарищi. Його зробив Вадим Петрович Златогоров…

Катя заикнулась. На языке вертелись слова: «аромат», «колорит». Помнилось, как просил Вадим Петрович не забыть про них, но как раз эти-то слова она и не сказала.

Раздались аплодисменты. Микрофон исчез, и Вадим Петрович дернул ее за руку. Через минуту они были уже на улице. Вадим Петрович шагал веселый, потирая руки, говорил:

— Хорошо у тебя вышло: «Прекрасний переклад, товарный!» Сегодня по радио, на весь свет…

Вечером Катя сидела в кругу Златогоровых у включенного приемника. Передавали последние известия. О встрече поэта со своими читателями сказали в конце. Читали стихи Жогина-Сатурновского, потом чьи-то выступления, потом: «…девушка из украинского шахтерского города». Включили магнитофон. Катя услышала свой голос. И когда ее речь кончилась, а диктор перешел к сообщению других новостей, она сидела в полузабытьи, счастливо улыбалась. Взглянула на Вадима Петровича. Он опустил голову, смотрел в одну точку.

— Вы недовольны, Вадим Петрович?

Он не ответил. Майя взяла Катю за локоть, увела на балкон. Там сказала:

— Из твоей речи редактор вырезал какую-то фразу. Разве ты не заметила?

Нет, Катя этого не заметила.

14