Радуга

Но все время краем сознания она помнила мистера Хичкока и его представления об аде. Она твердила себе, что будет делать так же, как и остальные девушки у мисс Софи: будет искать мужчину, за которого можно выйти замуж. Затем появился Кэм, и Сара вбила себе в голову, что не кто иной, как он, должен освободить ее от греха. Она верила, что, когда выйдет замуж, дьявол оставит ее и Бог простит. Кэм был замечательным любовником, ей никто больше не будет нужен, и ее бесконечное желание пройдет.

С радостью она ожидала его визитов и готовилась к ним. Одевала самое лучшее свое белье. Ей приходилось с трудом сдерживать свою собственную страсть и давать ему изысканное наслаждение, тогда как больше всего ей хотелось, чтобы он взял ее быстро и грубо. Она весьма старательно притворялась невинной жертвой, и ее глаза наполнялись слезами, когда она повествовала о своем одиночестве и страхе в мире, полном пугающей неопределенности.

Она действительно чувствовала ужас, только вовсе не по тем причинам, которые называла Кэму. Ужас поселился в ее душе. День за днем она была раздираема на части войной, которую вели между собой ее тело и совесть. Казалось, ее телу все время требовалось удовлетворение, тогда как совесть твердила ей, что это грех и она окажется из-за него в аду.

Сара стала верить, что Кэм — ее единственная надежда на спасение. А сейчас он ушел. Он считал ее обыкновенной шлюхой. Ее разум застилал гнев, гнев, который так долго был направлен на самое себя. И этот растущий гнев искал выхода. Кэм дал ей почувствовать, что она нужна, дал ей надежду, а теперь отказался от нее. Он был злом, она должна наказать его.

Но как? Как она может сделать что-нибудь такому силачу, как он?

Он всегда приходил не один, а с белым мужчиной, по имени Девро, а Саре были известны кое-какие слухи о том, что тот каким-то образом помогает беглым рабам. Она знала, что и Софи тоже этим занимается, но вредить Софи, которая всегда хорошо относилась к ней, Сара не хотела. Наказать надо было одного Кэма. Для нее ничего не значило, что Кэм помогает беглым рабам. Она твердила себе, что рабыней была счастливее, — ее любили, о ней заботились, говорили ей, что надо делать. И после того, как она стала свободной, ее одолел дьявол.

Ее кулаки сжались, когда она решила, что Кэм заплатит за свое предательство.

Она найдет способ его подставить. И он будет страдать так же, как она страдает сейчас.

ГЛАВА 23

С верхней палубы Мередит могла видеть, как Квинн идет от экипажа к трапу парохода, и думала о том, что неделю назад (или целую вечность назад) он так же смотрел, как она садится на пароход, отправляющийся в Цинциннати.

Было еще очень рано, только что рассвело, и на палубе не было никого, кроме Мередит и нескольких офицеров. Она рано поднялась после беспокойной ночи, сгорая от нетерпения поскорее увидеть Квинна, желая поскорее начать этот день.

Она спрашивала себя, сможет ли когда-нибудь привыкнуть к его бьющей в глаза красоте, густым черным волосам, глазам цвета вечерней синевы, обрамленным густыми черными ресницами. Он, как всегда, был в черном; уже одно это выделяло его из толпы пестро одетых пассажиров.

Мередит удивлялась, как только ее сердце вынесет этот груз счастья, которое переполняло ее, когда она думала о нем или когда видела его.

Как жить в одиночестве без него? В эту ночь она поняла, что это такое, ворочаясь в постели и снова переживая этот тихий покой, который сопровождал ее, когда она погружалась в сон в его объятиях.

Будут и другие такие же одинокие ночи. Ничего не поделаешь — ради его и ее безопасности.

Так что, пока Квинн приближался к трапу, Мередит старалась запомнить каждую черточку его лица. Рядом с Квинном Мередит увидела Кэма. Тот уверенный в себе человек, которого она видела в последний раз в кухне Леви, с расправленными плечами, шел, ссутулившись, подволакивая поврежденную ногу. Глаза негра, которые, как уже знала Мередит, могли быть такими же настороженными, как и у его друга, были опущены вниз, и в них не было ни искры той дерзости, которая играла в них, когда она видела его в Цинциннати. Впервые Мередит подумала о том, как трудно, должно быть, этому гордому человеку изображать покорность. Но они все, собственно, играли трудные роли, хотя Мередит считала, что ее роль — одна из самых легких. Она вспоминала сожаление в глазах Квинна, когда он говорил о том, как Бретт неодобрительно относится к его игре в карты. Мередит никогда не трогало неодобрение ее родственников, и, хотя она иногда страдала оттого, что не может высказать свое мнение, все же частенько отыгрывалась на привычке бестактной Мередит уязвлять напыщенных людей внешне безобидными замечаниями.

Но как долго еще это будет продолжаться?