Ломоносов с гневом отворачивается от подобного идеала человеческого счастья. Он бросает в лицо творцу этой философии уничтожающие слова Катона—«Какую вижу я седую обезьяну?» И далее последовательно отвергает принципы морали и эстетики этой школы:
Анакреон, ты был роскошен, весел, сладок,
Катон старался ввести в республику порядок...
Ты жизнь употреблял как временну утеху,
Он жизнь пренебрегал к республики успеху.
Завершается этот спор формулировкой задач искусства. Анакреон, давая заказ живописцу, предлагает «написать любезну мне». Здесь, в этих стихах Анакреона, целая энциклопедия воззрений антиобщественного искусства с его отъединенностью человека от жизни мира, с его равнодушием к другим людям, культом «случайной радости», чувственных наслаждений. С гордостью и восторгом Ломоносов формулирует основы эстетики русской героической литературы. Он тоже заказывает живописцу портрет, но это портрет не «любезной», а «возлюбленной матери»—России.
О мастер в живопистве первый!
Ты первый в нашей стороне,
Достоин быть рожден Минервой,
Изобрази Россию мне.
Изобрази мне возраст зрелый И вид в довольствии веселый,
Отрады ясность по челу И вознесенную главу.
Значение этого ломоносовского выступления трудно переоценить. Он не только выступал против современного, деградирующего и вместе с тем воинствующего, дворянского искусства (не случайно в 70—80-х годах именно на этой анакреонтической базе вырастет целое направление так называемой «легкой поэзии»). Отвергая это искусство с его культом частного человека и проповедью идеалов эгоистического существования, он тем самым предостерегал русскую литературу и от нового течения— сентиментализма, с его эстетикой уединенного человека, семьянина, собственника, довольного очагом и своими добродетелями. Больше того, он вооружал молодую русскую литературу героической эстетикой, в центре которой стоял общественный человек, в великом деянии, в патриотическом служении осуществлявший свою личность.
Все творчество Ломоносова и прежде всего его оды были образцами этого нового чувства. Тематика его од—величие и благо России.
Именно у Ломоносова мы встречаемся с первой попыткой дать личность в ее национально выраженном русском характере. Лирический герой его од—Русский, с большой буквы, сын отечества, пришедший в восторг от сознания, что уже сделано для блага отчизны, что еще открывается в туманной дали ее будущей истории. Это Петр, данный не как император, а как неповторимая индивидуальность, деятель всемирно-исторического масштаба. Да, Петр не изображен в своей частной жизни. Да, лирический герой не совпадает с бытовым обликом Михаила Васильевича Ломоносова. Но перед нами в том и другом случае—личность, понятая и в ее общественной функции, личность, обнаруживающая свою нравственную силу, духовную красоту и индивидуальную неповторимость в патриотическом, активном’ служении общему благу и благу отчизны прежде всего.
Но ломоносовская личность—лирический герой его стихов, данный как сын отечества, как россиянин,—это лишь первый подступ к полному литературному выражению русского характера и русского героя. Герой Ломоносова к тому же и ограничен. Он не видит, что в России есть разные русские—дворяне и хлебопашцы, что Петр не только вождь и вдохновитель народа в его работах й походах, но и самодержец, неукротимый враг народной вольности. Эта ограниченность Ломоносова таилась в его политических убеждениях—он разделял концепции просвещенного абсолютизма.
Нараставшая к середине века борьба крепостного крестьянства с помещиками все более выдвигала проблему социальную, как главную и определяющую характер русской жизни. Вопрос о рабстве, о правах крестьян, о судьбе закабаленного хлебопашца, вопрос о крестьянине и крепостном праве к моменту прихода к власти Екатерины II станет центральным. Это чувствовало и потому волновалось дворянство; это понимала Екатерина и оттого вынуждена была маневрировать и искать путей к новой политике. Это чувствовала и понимала растущая русская общественность. В деле формирования именно этой русской общественности решающую роль сыграла литература.