У «Москвича-2140», безусловно, когда-то был двигатель. И колеса были на месте. Наверное, и руль тоже. Вот только одна маленькая незадача – те же самые косые следы на крыше. Легковушка была вмята в землю.
«Знакомый почерк, – подумал Мезенцев, разглядывая чередующиеся „елочкой“ вмятины. – Выходит, все пути отрезаны?»
Можно было бежать дальше. Он бы выдержал, это точно. За парнишку, правда, он бы не поручился. Ну, что ж делать? «Пленных не берем. Оставлю его здесь».
Мезенцев посмотрел на изогнутую ленту шоссе, уходящую вдаль и скрывавшуюся за горизонтом. Над раскаленным асфальтом поднимались струи горячего воздуха. С обеих сторон к дороге подступали деревья, словно не она прокладывала путь между ними, а они ей указывали, где поворачивать и как идти.
«Бежать...» – вяло и как-то обреченно подумал Мезенцев. Его не страшили эти километры (да он, кстати, и не знал, сколько придется их преодолеть), но время... Время уходило.
У мотоцикла было два колеса, и у него – две ноги. Вроде все по-честному, поровну... Но почему-то эта железная тварь умудрялась двигаться быстрее.
Он чувствовал, что должен быть какой-то выход. Дмитрий уже понял, что в деревне он не найдет даже исправного велосипеда. Видимо, это было частью какого-то грандиозного замысла. Какого именно, он не знал, но чувствовал, что все происходит неслучайно.
Цепь событий и явлений, начиная со сгоревшего бензовоза, перегородившего путь машине спасателей, и все, что за этим последовало, выглядела абсурдной, но она никак не могла быть просто нагромождением случайностей. Во всем был смысл, но Мезенцев, как ни старался, не мог ухватить его.
«Так что же делать? Бежать вперед или... Возвращаться?»
Мезенцев постоял в задумчивости. Былая решимость куда-то испарялась. Он почувствовал, что его пробил пот, густой, вязкий, похожий на расплавленный воск, с резким неприятным запахом.
«Пожалуй, надо вернуться...» – Мезенцев не успел додумать эту мысль до конца. Он вздрогнул от резкого зуммера, что-то защекотало правое бедро. Он сунул руку в карман и достал телефон.
На дисплее творилось что-то непонятное. Цифры, буквы и смешные рожицы, входящие в стандартный набор анимации для каждого современного аппарата, сменяли друг друга, ухмылялись и подмигивали Мезенцеву. Он держал телефон в руке, и тот, подпрыгивая на ладони, заливался громким звонком.
Мезенцев думал дождаться момента, когда сработает определитель, но сообразил, что это по меньшей мере глупо – ведь телефон был не его, и, значит, звонили точно не ему.
«Нет, мне», – сказал кто-то в голове. Это было совсем не похоже на его внутренний голос. Другой голос и другая интонация, но в ЕГО голове.
Телефон заливался веселыми трелями, он перестал просто звонить и стал по очереди играть различные мелодии. Джо Дассена сменили «Тату», на помощь им пришел Вагнер, вытолкав старика Вагнера, из крошечного динамика полез Киркоров... Это было чересчур. Мезенцев нажал на кнопку отбоя, но... Телефон продолжал звонить как заведенный.
Он словно говорил: «Ты не в восторге от Киркорова? А как тебе группа „Стрелки“? Тоже муть? А вот ария Квазимодо. Будь ты таким же страшным и горбатым, как Петкун, ты бы еще не так запел...» Здесь было все, что душе угодно. Точнее, именно то, что ей было неугодно.
Ноты полезли безо всякого порядка, расталкивая друг друга, уже не заботясь о том, чтобы сложиться в какое-либо подобие мелодии.
Мезенцев, как зачарованный, смотрел на телефон и наконец понял, чего тот добивается – чтобы Мезенцев ответил.
Он нажал «ОК» и поднес трубку к уху.
Сначала было шуршание и негромкий треск, словно кто-то ставил на старинный патефон нужную пластинку. Это продолжалось долго, но Мезенцев не отключался. Затем он услышал кашель, один из тех звуков, которые еще можно поймать на радио – ведущий прочищает горло перед долгой работой. Он думает, что микрофон пока выключен, но тот давно уже включен, и лампочка горит... Затем раздался мужской голос.
Этот голос был приятным и звучным. Он показался Мезенцеву неуловимо знакомым. Что-то в нем было... родное, что ли? Ну да, наверное, можно сказать и так.
Вкрадчиво, немного нараспев, голос начал говорить:
– Капитан Некрасов огляделся. Деревня была пустой. На улице – ни человека. Некрасов зябко передернул плечами, словно на дворе стояли крещенские морозы. Но нет – июль был в самом разгаре. И все же его не покидало странное чувство – будто он оказался в царстве мертвых. Ему не нужно было заглядывать в дома, чтобы понять, что он там увидит. Разрушение и смерть. Деревня, чистенькая и опрятная с виду, таила в себе следы зла...
– Кто это? – крикнул Мезенцев. – Кто это говорит? Голос помедлил, но не удостоил его ответом. Он продолжал: