Все это есть у Эгояна, включая даже черный юмор – настолько, впрочем, тонкий, что его почти незаметно. Однако в центре художественного мира канадского режиссера лежит нечто иное, что побуждает предложить другой, пусть даже несколько неуклюжий вариант названия фильма – «Светлые последствия». Ведь
Последствия в данном случае могут быть юридические, материальные и моральные. Следователь-чужак, который пытается докопаться до сути случившегося, очень скоро бросает эти попытки. Не все ли равно, было или нет превышение скорости со стороны женщины-шофера, имеется ли в произошедшем состав преступления или это всего лишь несчастный случай. Юридические последствия вряд ли существенно изменят жребий этих людей, живущих в постоянном внутреннем конфликте с цивилизацией. Следователь начинает склоняться к тому, чтобы просто-напросто помочь общине слупить штраф с автокомпании: для этого надо признать водителя невиновным, а автобус неисправным. Исходит он из того, что детей уже не вернешь (и, может быть, они на том свете счастливее, чем на этом – его дочь-наркоманка). Но не случайно Эгоян и играющий следователя актер Иэн Холм толкуют своего героя как «квинтэссенцию зла». Для режиссера, как и для обитателей деревни, важны в первую очередь моральные последствия трагедии. Над релятивизмом сюжетной конструкции возвышается нравственный императив: только он и способен излечить современного человека от присущих ему неврозов. Вот почему Эгоян наводит фокус на оставшуюся в живых девочку-калеку: истероидная противоречивость ее свидетельств есть не что иное, как отчаянная попытка осознать и понять то, что понять невозможно. Этот сугубо экзистенциальный дискурс и отличает мораль Эгояна как от нравоучений религиозных ортодоксов, так и от кодекса строителей коммунизма.
«Светлые последствия» выводят стиль режиссера и его оператора Пола Саросси на еще более высокий, чем в его ранних работах, виток маньеризма. На уровне сюжетных связей и мотиваций Эгоян, как всегда, туманен и невнятен. Но в его мироощущении впервые появляется некое если не подобие, то замена классической ясности. Вот почему слово «светлый» (а не «славный») кажется уместным и правильным.
Душный вуайеристский мир «Экзотики» был населен мужчинами и женщинами, вожделеющими друг друга под томную музыку в торонтских ночных клубах, но не смеющими прикоснуться друг к другу. Чувства тоски и одиночества разлиты и в пространстве фильма про разбившихся детей, но здесь они носят скорее метафизический характер. Сцены с движущимся по горной дороге автобусом исполнены той божественной красоты и светлой печали, что запечатлелась, по крайней мере для русского слуха, в пушкинских стихах «На холмах Грузии». Визуальный строй, великолепное акустическое решение, рифмы человеческих лиц, монтажная ритмика создают эффект высокой поэзии. И хотя Грузия здесь, разумеется, ни при чем, соседняя Армения вполне имеет право быть в этом контексте упомянутой. Даже в тех чисто канадских фильмах, где отсутствуют армянские мотивы, национальный генетический код Эгояна дает о себе знать скорбной возвышенностью, духовной сосредоточенностью и какой-то едва угадываемой связью с космосом: имя Атом словно дополнительно указывает на это. Сегодня Эгоян официально признан самым знаменитым режиссером армянского происхождения после Сергея Параджанова, которого он высоко чтит. И хотя на первый взгляд кажется, что между ними мало общего, оба – фанаты интенсивной изобразительности: в одном случае коллажно-живописной, в другом – построенной на эффектах современных съемочных технологий.