Радикальный Субъект и его дубль

Существует такое явление, как меркаба-гнозис. Это одно из направлений в иудейском гнозисе, связанное со древней школой пророка Иезекииля. В центре этого учения было созерцание Трона Господня, образец чего дан в видении Иезикииля. В этой традиции существует направление, рассматривавшее Еноха как Метатрона. Енох представлялся высшим Ангелом, стоящим перед лицом Трона Господня и являющимся фактически Сар Ха-Офаним — то есть Ангелом или Князем Лица, первым из ангелов. Естественно, это солнечный архетип. В меркаба-гностическом контексте Еноха также называют Сафра Рабба — «великим писцом». Еще он интерпретируется в этой традиции как посвященный par excellence. Он — предводитель ангелов. А кем был Денница, мы тоже помним. Опять — тончайший и давно утраченный, ставший периферийным даже в каббалистической традиции -- меркаба-гнозис вдруг вспыхивает, совершенно неожиданно, в нашем бегунском толкователе.

Соответственно, если здесь говорится о Енохе омраченном, а перед этим говорилось о ниспавшем Деннице, то мы должны вспомнить о том, что как Енох освещенный отложил нечестие и избрал чистоту, так Енох омраченный отложил чистоту и избрал нечестие. Иными словами, речь идет о «падении ангелов». И если двойственность Еноха — царя ангелов, Денницы — интерпретировать в таком, очень тонком контексте, возможно, станет понятным опасение Рабби Аббаху относительно Еноха, как и стремление его релятивизировать.

Обращаясь к цитируемым ранее фрагментам, можно предположить, почему Бегемот назван «начатком здания Господня» — «первенцем создания Господня». Естественно, что глава ангелов был первым созданием Господа.

Геополитика глубин

Взаимозаменяемость, субтитутивность Еноха и Бегемота в сложнейшем метафизическом комплексе традиций позволяет сделать очень далеко идущие выводы. Люди, внимательно изучающие геополитическую дисциплину, должны понять, что отождествление цивилизаций суши и моря с Левиафаном и Бегемотом — это очень глубинные вещи. Это не просто условная метафора. В традиционализме условных метафор не бывает.

Метафора — это инициатическая реальность; если мы говорим, что нечто похоже на что-то, мы осуществляем онтологический, сущностный перенос того, что похоже на это. Если говорится, что колдун похож на собаку, — это, будучи инициатической метафорой, означает, что колдун переносит себя на собаку, становится собакой. Дело в том, что за всё в мире Традиции и традиционализма надо платить. И соответственно, за те метафоры, которые мы используем для описания, может быть, даже современных, прагматических явлений, тоже надо платить.

Меня самого часто тревожила линия отождествления Бегемота с цивилизацией суши, и его соответствие некоему центру, ядру и пульсу евразийства как некоего эсхатологического учения о триумфе суши. Так вот, тематика Еноха освещенного, — но также и Еноха помраченного! — подсказывает нам новое измерение в том фундаментальном, эсхатологическом, политическом, культурном и геополитическом деле, которое мы ведем.

Еще раз обратим внимание: где располагался Бегемот после отделения от Левиафана? Он располагался на востоке от рая, в пустыне Нод, которая означала сухопутные просторы, лежащие к востоку и северу от Евфрата. Евразия — это и есть лежбище Бегемота. Здесь он находится, здесь он скрыт, здесь он присутствует, и та держава, та империя, то царство, которое регулярно вырастает на евразийской территории, находится в священном и тонком альянсе с духом Бегемота и, соответственно, с духом Еноха. Вот почему это и есть начало путей Господних.

Звери пятого дня

История с Левиафаном и Бегемотом в Библии идет вразрез со строго креационистским контекстом. Для большинства домонотеистических и политеистических традиций такое представление о творении мира из двух начал, — о разделении единого хаоса, как это видно, скажем, на примере Тиамат (хаос, по-еврейски tehom) и Кингу (змей, по-арамейски, древневавилонской мифологии, — является закономерным элементом манифестационистского понимания происхождения мира. Но в Библии тематика генезиса, происхождения тесно связана именно с творческой активностью трансцендентного начала Творца. Он не преобразует, не испускает из Себя, Он создает ex nihilo — из ничто. История же разделения Еноха и Левиафана (или Бегемота и Левиафана) на мужское и женское начала, противопоставление сухого и влажного начал дает представление об иной матрице космогенеза. И здесь снова возникают всё те же преадамитские мотивы: мол, Адама Бог создал, но до этого были другие Адамы, которые возникли по-другому – как-то иначе. Не через акт креации, а через более сложные, манифестационистские процедуры.