Радикальный Субъект и его дубль

Для того, чтобы совершаться, черные чудеса должны иметь некую совершенно специфическую среду. Понятно, что снежный человек в мире модерна практически не встречается. Нет таких пейзажей, нет таких земель, нет таких гор, где он водится. Он водится в горах или в пространствах постмодерна, это надо понять. Соответственно, это пространство постмодерна должно быть качественно и существенно иным, нежели те пространства, которые мы знали раньше.

Здесь мы выдвигаем тезис: черные чудеса реализуются в постпространстве (мы уже говорили, что называя любое из явлений постмодерна, необходимо добавлять приставку «пост», потому что ничего из того, что мы определяем или с чем имеем дело, не может быть названо старыми именами -- каждая вещь, переходя из модерна в постмодерн, качественно меняет свою природу). Подобным образом, кстати говоря, следовало бы поступать, — что и делают внимательные исследователи, — и при рассмотрении традиционного мира. В премодерне тоже вещи были совершенно иными и существенно изменили свое содержание, свою природу, свое качество, свое бытие, попав в парадигму модерна. В постмодерне происходит следующий этап этого «пресуществления», превращения вещи в нечто иное. Хотя, точнее будет сказать, не вещи в нечто иное, а парадигмально понятой вещи в парадигмально понятую иначе вещь.

Пространство в премодерне: холос

Каково пространство в премодерне? Это пространство холистично (от греч. öλος — то есть целое). Это -- пространство, переходящее в радость. Это пространство веселое и исступленное, то есть экстатическое. Оно выходит само из себя. Ни одна вещь не стоит на месте. В каждой вещи, в каждом предмете, в каждой точке пространства содержится вход в нечто еще. Такая перенасыщенность, многопространственный характер каждой точки определяют энергийную упругость пространства традиционного мира. Это пространство живое. В нем вообще не было ничего, что было бы не наделено признаком витальности: там живая земля, живое небо, живые ветры, живые люди, живые покойники, там в принципе нет того, что было бы полностью в покое или в самодостаточной неподвижности, что было бы просто тем, что оно есть. В премодерне всегда присутствует энергетическая насыщенность того места, где мы находимся, того, что нас окружает, -- насыщенность чем-то еще. Это и есть исступленное пространство.

В такие миры, в такие беатитудные состояния прозрения впадали многие католические мистики. Они говорили: вот упал я после молитвы и увидел роскошный сад... Переживание удивительно пронзительной волшебной ткани опьяняющего присутствия, простертой вокруг человека, — ощущение, которое на высшем пике озарения переживали мистические созерцатели, — для обычного представителя традиционного общества в архаическую эпоху было нормой, бытовой «сельскохозяйственной» нормой.

Клюев замечательно описывал сакральность русской избы, сакральность русской печи, русских кур и русских сугробов. Там были сакральные комары, сакральные валенки, сакральные самовары. Даже элементы, завезенные из города — какие-то болты, которые были неприятны Клюеву, всё равно приобретали некое дополнительное фундаментально таинственное значение.

А вот так Клюев в «Песни о великой матери» описывает изгнание дух модерна (Запада) из завезенного из Англии сукна, прежде, чем из него был пошит детский зипун:

«Шептали в ответ сапожки:

«Тебя привезли рыбаки,

И звали аглицким сукном,

Опосле ты стал зипуном!

Сменяла сукно на икру,

Придачей подложку-сестру,

И тетушка Анна отрез

Снесла под куриный навес,

Чтоб петел обновку опел,

Где дух некрещеный сидел.

Потом завернули в тебя

Ковчежец с мощами, любя,

Крестом повязали тесьму

Повывесть заморскую тьму,

И семь безутешных недель

Ларец был тебе колыбель,

Пока кипарис и тимьян

На гостя, что за морем ткан,

Не пролили мирра ковши,

Чтоб не был зипун без души!»

«Зипун без души», то есть пронизанный «заморской тьмой» -- это вещь парадигмы модерна, и прежде чем русский сакральынй человек использует ее, он должен предварительно перевести ее в парадигму премодерна – т.е. освятить. В данном пассаже описано, как это делали олонецкие старообрядцы.

Солярная топография Традиции

Веселое исступленное пространство, пространство холистское обладало совершенно иными качествами, нежели ньютоновское пространство. Оно замыкалось в чашу.

Это пространство никогда не было маленьким или большим, не было больших или маленьких городов, не было затерянных  селений, не было одиноких хуторов, не было представления о столице и периферии, провинции, пустыне. Пространство в мире Традиции на самом деле начиналось и заканчивалось в соответствии с совершенно иной логикой, оно было замкнутым, шаровидным. Пошел человек, например, в соседнюю деревню. Шел он, шел, и в какой-то момент не заметил, что идет уже как будто по стене, потом по небу, по Млечному Пути, потом возвращается к себе обратно в деревню.