Рабыня

– Это же твоя чайная салфетка, Лу Энн? И почему в ней спрятана хорошая еда? Наверное, она собирается отнести ее работникам в поле? Украсть прямо из-под носа? Знаешь, моя мама говорит, что они все воровки, все до единой.

По лицу Мелли Клейтон Джозефина поняла, что тою движет не что иное, как спортивный интерес. Возможно, это была не единственная причина, по которой она затеяла ревизию, но сейчас главным для нее было удовольствие от того, как Джозефина изворачивается и выкручивается, от того, как она может управлять чужой жизнью без всяких усилий – лишь предположением, полунамеком.

Миссис, хмурясь, рассматривала сверток.

– Джозефина, что это значит? – спросила она. – Почему ты держишь узелок с едой здесь, у самой двери? Для кого это?

Джозефина стояла в дверях, из кухни прямо ей в лицо тянуло жаром, Миссис Лу и Мелли застыли в выжидательных позах. Джозефина почувствовала, что ее щеки пылают, и солгала с такой же легкостью, как только что Миссис Лу.

– Для Мистера, – не дрогнув, сказала она. – Он попросил собрать для него узелок, не знаю, зачем ему.

Мелли прищурилась.

– Ну, об этом ты скоро сама сможешь спросить его, – пробормотала она, обращаясь к Миссис Лу. – Тогда и узнаешь правду. Но посмотри, у нее типичное лицо нашкодившей негритянки.

Миссис Лу медленно покачала головой.

– Джозефина, а где мои ботинки? Где ботинки?

Мелли ахнула.

– Ботинки? Лу Энн, у тебя что, пропали ботинки?

Тут Джозефина почувствовала настоящую панику, жар, гораздо сильнее кухонного и солнечного, горячее даже, чем сами раскаленные угли. Страх колол ее, словно иголками, и она поняла, что может сейчас обмочиться прямо на пол, и обе дамы увидят, как горячая струя стекает по ее ноге на широкую каменную плитку, и это будет равноценно признанию.

Джозефина не могла выдавить ни слова, и втроем они являли собой живую картину обвинения, растерянности, ужаса; может быть, молчание длилось несколько минут, а может быть, только один миг, ровно столько времени, сколько требуется легким, чтобы вытолкнуть из себя воздух и снова наполниться. Наконец Джозефина заговорила:

– Миссис, вы же сами знаете, что Мистер забрал их, чтобы сменить подметки. Он отвез их к сапожнику в город, и сапожник пришлет их, как только все сделает. Вы, должно быть, забыли, миссис. Доктор сказал, что при такой болезни, как у вас, человек становится забывчивым.

Поначалу ни одна из женщин не отреагировала. Джозефина не подходила к ним и не отступала дальше в зал. Мелли повернулась к Миссис.

– Я… я… я… – сказала Миссис, заикаясь, как будто не была уверена ни в чем, кроме того, что она – это она. Она ухватилась за разделочный стол и и прислонилась к нему.

Глаза Мелли расширились.

– Дорогая, извини, это все из-за меня. – Она шагнула к Миссис. – Я будто разума лишилась. Давай выйдем на воздух. – Мелли обернулась к Джозефине. – Девушка, принеси-ка своей хозяйке чего-нибудь холодного попить. Побыстрее.

Мелли и Миссис Лу вышли из кухни, обойдя Джозефину, и на миг она застыла в дверях. Она слышала их шаги в холле, слышала, как открылась и закрылась входная дверь, слышала бормотание Мелли. Снаружи заржала лошадь, где-то вдалеке раздавался неутомимый, резкий собачий лай. Джозефина сдвинулась с места. Шаг за шагом. Она открыла дверь погреба и начала спускаться по узким ступеням.

Внизу стоял полумрак, все внешние звуки были приглушены землей и досками пола. Джозефина стала наливать холодную воду из кувшина в стакан. Это заняло гораздо больше времени, чем обычно. Ее руки дрожали, и вода снова и снова переливалась через край, оставляя неровные темные пятна на земляном полу погреба.

Джозефина отнесла стакан на крыльцо и вручила Миссис, которая приняла его, не говоря ни слова. Затем Джозефина отступила и стала ждать. Воздух тяжело сгустился над дорогой, сухая пожелтевшая трава будто мерцала, как всегда в это самое жаркое время дня, когда она начинала никнуть и гнуться от солнца. Сердце Джозефины отчаянно колотилось, в кровь ее как будто проникал яд, который одновременно с жарой отравлял ее мышцы и мозг наркотиком страха. Обувь, еда, ее картинки – разве этого не достаточно, разве она выдержит путь, который собирается проделать? Кто она такая, чтобы думать о побеге? Кто она такая, чтобы представить мир за пределами Белл-Крика? Глупая девчонка. Вот она стоит на крыльце: резкий запах далекого огня, платье, затвердевшее от пыли и сырости, скрип старого дерева, когда Миссис Лу качается в качалке вперед и назад, вперед и назад, а Джозефине кажется, что сама она уже давно пустила корни, навсегда привязавшие ее к этому клочку земли, не давая освободиться. Только когда она, Джозефина, умрет, корни засохнут и умрут вместе с ней. Миссис Лу рассмеялась резким, лающим смехом, и внимание Джозефины вновь обратилось на женщин. Теперь они говорили о планах Мелли, о том, как расстроил ее отъезд жениха, городского кузнеца, который решил попытать счастья в Калифорнии, где, как говорили, золото растет прямо из рек, образовывая глыбы, блестящие, как рыбьи глаза.