Времянкин узнал балконную дверь. Деревянная, отделанная рейкой дверь с окном. И еще большое окно в стене, справа от двери. Те же стекла, с навечно присохшими каплями старой краски, те же рамы с алюминиевыми ручками. Из тех же щелей сквозило. Под свежим слоем эмали проглядывались старые трещинки и шляпки гвоздей, хорошо изученные Эмилем еще в детстве. Он встал на балконный порожек, ухватился за штапик дверного окна, приподнялся на носочки и заглянул в лоджию. Его интересовала внешняя обшивка дверного проема. Когда-то давно, жарким летним днем, он оставил здесь свидетельство своего пребывания. Выжженное при помощи лупы и солнечного света имя – Эмиль. Оно и сейчас было там, слегка потускневшее, но отчетливое. Мальчик заметил, что ниже, под его именем, выжжено что-то еще, чего он раньше не видел. Чуть подтянувшись, Времянкин смог разглядеть надпись. На сосновом наличнике красовалось еще одно имя – Родион. «Идет по моим стопам», – подумал Эмиль.
– Оглох, что ли?! Быстро закрой! – заводился племянник.
– Я хочу рассказать тебе кое-что… Это тайна. Большой секрет. Поэтому…
Эти слова Эмиля, негромко произнесенные в стекло, легли конденсатом на холодную поверхность. Времянкин спрыгнул с порожка на пол. Только он повернулся к Родиону, как ему в голову прилетел взмокший пакет подтаявшего горошка. Эмиль успел зажмуриться. От столкновения со лбом мальчика пакет порвался, и горошины разлетелись по всей комнате.
– Ты спятил?! – возмутился дядя.
Родион вскочил с кровати, приблизился к мальчику, резким движением обхватил его шею, выставил вперед ногу и опрокинул через нее родственника.
– С ума сошел?! – прокряхтел Эмиль, оказавшись на полу лицом вниз.
Родион навалился на него сверху и начал заламывать руку. Дядя трепыхался, пытаясь вырваться из-под пресса, но племянник был сильнее. Несколько месяцев ежедневных зарядок не помогли Времянкину в этой неравной схватке.
– Отпусти!
– Проси прощения.
– Отпусти, я сказал!
– Сначала проси прощения.
Холодные, мокрые горошины, разбросанные по полу, впивались в щеку и висок Эмиля.
– Ну все уже, хватит. Мне уже больно. Ты победил, я извиняюсь.
– Погромче, я не расслышал.
– Извини… меня…
– Так-то.
Задернув шторы, Родион вернулся к кровати и лег. Времянкин поднялся с пола, смахнул с лица прилипшие горошины, встал напротив племянника и гневно направил на него указательный палец.
– Ты… Плохой… Мальчик.
– Да, да. Не забывай об этом.
Эмиль стремительно покинул комнату, захлопнув за собой дверь. В этот момент вернулась Алена. Она остановилась на пороге и прислонилась спиной к входной двери. Ее отрешенный взгляд заставил брата насторожиться.
– Ты в порядке, сестренка?
Алена уронила на пол ключи, посмотрела на них и заплакала. По румяным ланитам покатились черные от туши слезы.
– Алена, что случилось? – встревожился брат.
Она медленно сползла по двери, села на джутовый коврик, закрыла лицо руками и уткнулась в колени. Эмиль подошел ближе и погладил сестру по волосам.
– Аленушка, что произошло?
– Почему, ну почему у меня всегда так? Стоит понадеяться на что-то, и на тебе. Почему не может быть все хорошо? Прямо фатум какой-то тяготеет надо мной. Как я устала от этого, кто бы знал…
– Объясни толком, в чем дело?
Алена шмыгнула носом.
– Мы с Аркадием и оценщиком приехали в банк.
– Так.
– Нам открыли ячейку, а там… А там – ничего.
– Как это?
– Только серебряная нитка от ожерелья. И все.
– А жемчуга?
– Они растаяли и превратились в лужицы.
– Не понял.
– Как ледышки в тепле, но это же был не лед! Я ведь не сумасшедшая. Короче говоря, все, плакало мое богатство. Мне было так стыдно перед оценщиком. Он специально приехал из столицы. Когда мы открыли ящик… Ужас! Я начала выяснять у сотрудников банка, куда, мол, делись жемчужины. А они – у нас все записано, к ячейке никто не подходил. Что положили, то и забирайте. Забрала. Серебряную вереницу толщиной с пряжу. И цена ей всего ничего.
Эмиль подумал, что это какая-то игра Мороза, смысл которой еще предстоит понять.
– И что потом?
– Аркадий сел в машину и уехал, и я поняла, что больше его не увижу. Так вот. Спасибо тебе, братец. Отличный подарок! Ты, как всегда, заботишься о своей сестре.
– Ты переволновалась. Давай, я помогу тебе снять сапоги.
Алена распрямила левую ногу. Эмиль взялся за носок и голенище замшевого ботфорта и потянул на себя. Сапог сполз. Мальчик аккуратно поставил его в угол.
– Сколько раз я просила тебя поговорить с Василисой? Всего-то навсего лет пять убрать. Я тоже хочу как ты – эксплуатировать молодость. Хочу, чтобы меня любили. Не владычицей же морской прошу меня сделать.
Алена распрямила правую ногу. Эмиль взялся за второй сапог.
– Послушай, при всем моем желании… Я даже не знаю, как с ней связаться, понимаешь? У нее нет телефона, почты. Она живет в воде. Все не так просто.
– Все не просто. Название моей жизни.
– У всех так.
– У тебя иначе.
– У меня свои сложности.
– Понятно, – обреченно выдохнула сестра и поднялась с пола.
– Ну, чего ты дуешься?