Работа над ошибками (СИ)

Макс обернулся. Справа от лифтов, вдоль перемежаемого широкими колоннами ряда высоких окон стояло несколько диванов, а перед диванами — низкие столики, между ними, перед колоннами, были расставлены кашпо с растениями, раскидистые листья которых нависали над диванами, отбрасывая тени на лица полицейских…

Оба они мирно лежали на соседних диванах и, если бы не стекавшая по лицам кровь, можно было бы подумать, что полицейские спали.

«Псевдоинтеллект!»

Макс попробовал подключиться к коммуникационному каналу башни… К общей сети… К телефонной линии… Связи не было.

«Может, это моя программа?..»

Макс отключил программу-антибаннер.

Ничего.

Макс попробовал поймать какое-нибудь радио… Радиостанции были на месте (при этом Макс обнаружил, что список доступных ему теле и радиопередач существенно увеличился: рядом с проецируемыми на сетчатку глаза названиями в списке появились значки «УРОВЕНЬ-4»).

Макс закрыл визуальное меню, включил запись воспринимаемых им изображения и звука и внимательно осмотрел помещение холла.

Конечно, он не должен был входить в квартиру. Трупы полицейских в холле были убедительным предупреждением, но Макс все же вошел.

Макс впервые в жизни оказался на месте убийства. Видеть своими глазами трупы людей, причем явно насильственно лишенных жизни, ему до этого еще никогда не приходилось. Впрочем, Макс воспринял кровавое зрелище на удивление стойко. В квартире его ждал третий мертвец.

Труп мужчины лежал на мраморном полу в пяти метрах от входа, в просторном помещении с высоким, не менее четырех метров, потолком, служившим хозяину квартиры, по всей видимости, гостиной.

Интерьер комнаты впечатлял, даже несмотря на обстоятельства. Глубокие кожаные диваны и кресла вдоль стен; на стенах — картины, репродукции мастеров древнего мира; в углах скульптуры из белого пластика — копии работ Бернини, Кановы и Микеланджело; замысловатые светильники на стенах меж одинаковых картинных рам слабо тлели, и все это, и картины и статуи и шикарная мебель и труп на полу, окутывала атмосфера тревожных звуков, порожденных музыкальным гением древнего композитора. Мертвец лежал на животе в нелепой позе: правая рука мертвеца была откинута в сторону, левая — подмята под грузным туловищем, одна нога вытянута, вторая изогнута так, будто бы тот перед смертью решил станцевать балет. Эта его поза была бы смешной, если бы не была настолько жуткой… Вокруг головы растеклась лужа алой крови. Причем голова мужчины была неестественно повернута набок. Рядом на полу лежал пистолет с удлиненным дулом, по видимости принадлежавший убитому. Стреляли сзади, — это было вполне очевидно даже далекому от криминалистики Максу: человек вошел, прошел немного вперед и, похоже, стал осматриваться по сторонам… когда он начал оборачиваться назад, в него выстрелили… пуля вошла не в затылок, почти за ухом…

Макс обернулся.

Сзади, у отделанной белыми квадратными панелями стены стоял похожий на музейный экспонат дубовый шкаф, дверца которого была открыта.

«Значит, стрелявший прятался в шкафу… а вот и гильза…»

На полу, прямо возле шкафа, лежал цилиндрик узнаваемой формы.

Из гостиной в двух направлениях — справа и напротив входа, вели широкие, обрамленные резными колоннами и капителями проемы. За проемом справа было почти темно, а из комнаты напротив, прямо на мертвеца падали яркие лучи солнечного света. Слева, в двадцати метрах от входа, высокое прямоугольное окно занимало три четверти всей дальней стены. Сквозь едва прозрачное матово-белое стекло в помещение почти не проникал дневной свет. На фоне этого матового экрана, в окружении разлапистых, похожих на пальмы, растений, выделялась группа скульптур: три полуобнаженные девушки стояли обнявшись. Та, что стояла в центре, склонила голову к лицу одной из подруг, обнимая при этом их обеих, а те, в свою очередь, с завораживающей взгляд грацией обнимали ее, при этом взгляды двух дев были с нежностью обращены друг к другу, равно как и к третьей — той, что стояла в центре…

«Как они…» — Макс не сразу подобрал подходящее слово. — «Красивы? Нет… Прекрасны!»

На какое-то мгновение Макс забыл о мертвеце у его ног. Все его внимание захватили образы прекрасных девушек древнего мира. Он стоял и смотрел, пока не замолчала музыка.

Лишь когда в гостиной повисла тишина, он опомнился. Это была тридцатисекундная пауза между композициями, после которой началась «Ночь на лысой горе» Мусоргского и Макс окончательно пришел в себя.

Максу не нравился Мусоргской, как, впрочем, и Вагнер. Причем, если первый был попросту не в его вкусе как композитор, то к последнему Макс испытывал презрение, как к известному человеконенавистнику и идейному вдохновителю жестокого тирана, чья армия истребляла, как о том сообщали базы данных древних, целые народы, только потому, что те отличались внешностью от народа породившего этого тирана… (Видимо, Айну, в отличие от Макса, это нисколько не претило и тот с удовольствием слушал музыку Вагнера.)