Работа легкой не бывает

– Эм-м… вообще-то… – мгновенно откликнулась я. У меня возникло стойкое ощущение, что больше не стоит ввязываться в это дело – пусть им занимается сама госпожа Эригути. – Сегодня у меня что-то не то со зрением, перед глазами все плывет, и в ушах как будто воздух застрял, так что все слышится немного приглушенно. Ничего, если компьютерные дела я оставлю вам?

– Ох, что же с вами такое? Вам не надо уйти домой пораньше?

– Нет-нет, все не настолько плохо.

– Ну хорошо, конечно. Если так подумать, в последнее время я и так сваливала все редактирование на вас.

Невозмутимая госпожа Эригути и не подумала усомниться в нелепой отговорке, с помощью которой я выкрутилась. Выбрав в качестве подношения желе из умэ, она поднялась со словами:

– Схожу за госпожой Катори.

– Спасибо. – Пока она выходила из нашего отдела, я махала ей рукой, а как только она скрылась из виду, обессиленно рухнула на стол. Но в следующий момент я вспомнила, что если хочу оставить все редактирование госпоже Эригути, надо заменить последние материалы вариантом без рекламы «Центра фламенко». Я метнулась к компьютеру и заменила текущие данные другими, двухдневной давности.

Сеанс звукозаписи с госпожой Катори прошел как по маслу, после его окончания госпожа Эригути принялась редактировать записанное.

– Хм, вот странно! – услышала я ее реплику. – Здесь сказано, что в последний раз этот файл редактировали сегодня.

Ее не проведешь, подумала я, но сумела довольно ловко отвести подозрения:

– А, так это я сегодня утром открывала его, убрать небольшой фоновый шум.

По пути домой, в состоянии полного изнеможения, я все же объехала круг на «Альбатросе». Сидела, скорчившись, судорожно держась за живот, и выпрямилась только когда вдалеке показался «Центр фламенко», но шторы были по-прежнему черными и свет внутри не горел. Я вернулась домой совершенно несчастная и легла спать без ужина.

На следующий день «Центр фламенко» так занимал мои мысли, что в обеденное время я покинула офис и дошла туда пешком. Жалюзи были все еще опущены, но объявление о том, что центр закрывается, исчезло. Отойдя подальше, я увидела, что на двух верхних этажах вновь повесили прежние желтые шторы. Пока я смотрела на них, я заметила, что кто-то ходит у окон на самом верху, присмотрелась и обнаружила, что стала свидетельницей момента замены штор. Внезапно мне показалось, что человек, меняющий шторы, взглянул в мою сторону, и я быстро направилась прочь от здания.

В четверг на той же неделе, принимая от меня дневной отчет, господин Кадзетани сказал:

– Завтра первым делом проводим собрание.

Мне показалось, что вся кровь отхлынула от моего лица. Что это значит? Неужели госпожа Эригути узнала правду обо всем, что произошло, и довела до сведения начальства, не сказав мне ни слова? Но я же работаю в этой компании совсем недавно, – мысленно запротестовала я. – Ради меня незачем устраивать собрание. Все, чего я заслуживаю, – чтобы меня отозвали в конец коридора, покричали на меня минут пятнадцать, а затем объявили, чтобы не трудилась на следующий день приходить на работу.

Таковы были мысли, которые непрерывно варились у меня в голове с тех пор, как вечером я ушла с работы, и до того, как вернулась следующим утром. Оказалось, все мои опасения были напрасными. Собрание созвали не для того, чтобы подвергнуть критике мой проступок, а скорее чтобы обсудить новое объявление, которое предстояло добавить в аудиофайл для «Альбатроса».

На собрании присутствовали мы с госпожой Эригути, господин Кадзетани, начальник рекламного отдела, начальник отдела продаж и шестеро его молодых подчиненных. По прошествии первых десяти минут босс продажников встал и вышел. С тех пор как я пришла в компанию, мои мысли были всецело заняты рекламой для «Альбатроса», так что я не задумывалась о прочей деятельности компании, а она, конечно, обслуживала также регулярные автобусные маршруты. Как выяснилось, наша с госпожой Эригути должность официально именуется «ответственный за подготовку рекламы для „Альбатроса“». Парень из отдела продаж по фамилии Сёда назвал нас командой «Альба-дыроса» и сразу же состроил гримасу «ой, как же это я так сплоховал!», но мы с госпожой Эригути, вместе составляющие вышеупомянутую команду, сохранили невозмутимый вид. Случившееся было удачной возможностью дать этому выскочке понять, что выказывать пренебрежение к чужой работе бывает так же унизительно, как быть мишенью этого пренебрежения.