Рабиндранат Тагор

Лето Тагор провел в Калимпонге — красивом городке в отрогах Восточных Гималаев, в доме своего сына. Вернувшись в Шантиникетон в начале любимого им сезона дождей (первые числа июля), Тагор получил письмо от японского поэта Ионе Ногучи. Он высоко ценил талант собрата по перу и ранее с почестями принимал его в Шантиникетоне. Теперь же Ногучи в своем письме стремился убедить Тагора, что война Японии в Китае имела целью "освобождение Азии".

Тагор не замедлил ответить: "Та Азия, которую вы хотите создать, должна будет подняться подобно башне из черепов. Я, как вы правильно отметили, всегда верил в миссию Азии, но я никогда не думал, что эта миссия может отождествляться с деяниями, которые доставили бы восторг сердцу Тамерлана с его ужасающим талантом человекоубийства… Доктрина "Азия для азиатов", которую вы провозглашаете в своем письме, есть лишь инструмент политического шантажа. Она имеет все добродетели концепции "малой Европы", которую я отвергаю, и не имеет ничего общего с идеей единства всего человечества, связующего нас, невзирая на барьеры политических ярлыков и границ". Тагор очень любил Японию и глубоко переживал, что нация, которую он приветствовал как зарю Азии, становится бичом для Востока. Боль его нашла выражение в горьких словах:

Забил барабан. Война!
Их шеи нагнулись, кровью глаза налились,
Зубы скрежещут,
Строй за строем
Идут принести на трапезу мертвого мира
Свежего мяса людского.
Сперва в храм доброго Будды вошли:
"Благослови, Всеблагой!"[112]

Как и обычно, творчество Тагора и в этот период отличалось разнообразием. В 1937 году состоялась его встреча со смертью, и многие произведения этого времени отмечены глубокими следами пережитого духовного опыта, кажутся написанными кровью сердца. Но рядом мы встретим страстные, гротескные, карикатурные фигуры и сцены, юмористические и изящно-фривольные стихи, блистающие искрами смеха, способные доставить наслаждение молодым и старым, мудрым и простодушным. Несколько книг таких стихов вышли в 1937 году. Одна из главных тем — высмеивание современной женщины за ее нелепое поклонение моде.

Тагор любил возиться с малышами, умел рассказывать им забавные и фантастические истории, вызывавшие восхищение у маленьких слушателей. Многие из них записаны, он создал множество детских стишков, которые, к сожалению, непереводимы.

Затем последовали три книги серьезных стихов: "Акаш продип" ("Небесный светильник", 1939), "Нободжаток" ("Новорожденный", 1940) и "Шонай" ("Флейта", 1940). В них уже нет мрачного величия "Пограничья" — память об ужасе и красоте ослабла, поэт вновь успокоился на руках своей любимой матери-земли. Позже эти чувства возвратятся, и тогда творчество Тагора пронижут ноты мрачной экзальтации. А пока поэт воспринимает простые удовольствия жизни, которые ему еще доступны.

Немногое осталось ему от радостей земных. Какой смысл зажигать лампу, если дом пуст? Лучше он поднимет светильник к небесам, где старые воспоминания заблудились среди звезд, освещавших когда-то его жизнь. Может быть, воспоминания слетятся на свет и возвратятся к нему? Так поэт объясняет название книги в первом стихотворении. В воспоминаниях для него и радость, и утешение.

Следующая книга стихов, "Нободжаток", написана в совершенно ином ключе. Она более мужественна по духу, обращена к событиям современного мира. Представляя книгу читателю, Тагор писал, что его поэзия менялась от эпохи к эпохе, так что он сам порой не замечал этого. Новые стихотворения вдохновлены его впечатлениями от нового века, рождающегося на глазах. Сами темы и образы показывают интерес к новому — к радио, к железной дороге, вокзалу, самолету и т. д.

Грозовые тучи в небе Европы и на Дальнем Востоке, использование авиации в военных целях вызвали в поэте тревогу. В стихотворении "Человек-птица" он пишет о самолете как о посланце войны, захватившем пространство, предоставленное ранее одним птицам.

…услышь мольбы смятенной земли, —
Сделай так, чтоб леса и птиц голоса
Свой прежний смысл обрели[113] —

так заканчивается стихотворение.

Отдыхая в кресле в гималайском городке Мангпу, наслаждаясь утренней свежестью, он зачарован музыкой, которая донеслась к нему по радио из-за дальних морей: "чужеземная девушка поет чужеземным голосом". Музыка преодолела горы, реки и моря, для поэта, который всегда оставался романтиком, она словно "Мегхадута" — "Облако-вестник" Калидасы, доносит мольбу истомленного любовью сердца.