Раб и солдат

— Молчу, молчу!

— Зачем же в хан? Пусть думает, что я не ведаю об этой его квартире. Еще задумается, откуда узнал? Тебя обязательно заподозрит. Оно нам надо, если не сладилось бы дело?

Давший обещание молчать, я только покачал головой из стороны в сторону.

— Он по вторникам всегда обедает в той самой кебабной, где я тебя впервые с англичашками срисовал. Уж очень он любит эти кебабы из голубей, — тут Фонтон перестал расхаживать, задумался, усмехнулся. — А я, знаешь ли, брезгую. Все вокруг твердят, как это вкусно. Верю. А все равно, ни разу не пробовал и не буду. Черт его знает… Отчего так?

Посмотрел на меня, видимо, ожидая, что я смогу ответить на этот вопрос.

— Да ни отчего! — пожал я плечами. — Натура. Я вон также не могу есть крольчатину. И нет причин. Просто не могу, и всё! Уже и не задумываюсь.

— Ну, да! — согласился Фонтон. — Натура! Действительно, чего голову ломать⁈ И то! Ладно! Захожу, значит. Сидит, голубчик, урчит, ест своих голубиные котлетки. Меня сразу заметил. Кивнул благородно. Я в ответ. Потом глазами показываю ему на свободный стул. Он кивает. Сажусь.

— Здрасьте!

— Здрасьте!

— Вы чего здесь? — спрашивает. — Насколько мне известно, кебабы местные вы не жалуете!

Ухмыляется. Мол, вишь, Феликс Петрович, как у нас разведка поставлена? Всё о тебе знаем!

— Нет, — отвечаю, — не люблю. Но из баранины, отчего же не отведать? Тем более, глядя на вас. С таким аппетитом голубей поглощаете, что, право слово, слюнки текут!

— Грешен, — говорит, — грешен. Может быть, моя единственная слабость!

— Человек с единственной слабостью⁈ — восклицаю я. — Ох, завидую я вам! Мне бы так!

— Бросьте прибедняться! — отвечает. — Я так считаю, что вы вообще человек без слабостей!

— Мне, конечно, лестно такое мнение. Тем более — высказанное вами, — кивнул так, чтобы пробор мой идеальный показать. — Мерси, как говорится, за комплиманс! Но, все-таки, у меня много слабостей!

— Например? — спрашивает.

— Например, — отвечаю, — страсть, как люблю чужие тайны! Порой ночей не сплю, все раздумываю, как разузнать что-нибудь этакое об интересующем меня субъекте!

— Тут вы лукавите! — оскалился «рыбий глаз», как ты его называешь. — Разве это — слабость⁈ Это наша профессиональная обязанность! Я и сам, знаете ли, неделями могу не спать, пока чего не выясню, что послужит на пользу моему великому острову!

— Достойно восхищения! — отвечаю. — Англия должна бы гордиться таким верноподданным! Смелым, решительным. И главное — бескорыстным!

Тут он устал обмениваться комплиментами. Чувствовал, что театр дешевый разыгрываю. Отложил голубка очередного, в фарш измельчённого. Посмотрел внимательно.

— Мне тоже приятна столь высокая оценка моих скромных заслуг, — кивнул. — Но вас же не только это так радует? Бессонная ночь не прошла даром? Что-то разузнали?

— От вас, — говорю, — ничего не скроешь!

— Не поделитесь? Я тогда, может, тоже порадуюсь!

— Так я и хотел вас порадовать! Мы же — профессионалы! Должны иногда обмениваться секретами на благо наших Отечеств. Согласны?

— Согласен! — отвечает.

Ну, я тут на стол выкладываю пару бумажек. Вроде, перед собой, но к нему, так сказать, лицом. Понимает, что не нужно притрагиваться, брать в руки. Начинает изучать. Бледнеет. Потом оглядывается по сторонам.

— Поверьте, — успокаиваю я его, — только для ваших глаз! Не зевайте, как устрица, глядя на солнце. Изучайте. И делайте выводы.

Успокаивается, как может. Вздыхает пару раз. А я уже бумаги обратно прячу. Наконец, решается. Поднимает глаза на меня.

— Хорошо! — говорит. — Чего вы хотите?

Фонтон остановился. Смотрел на меня с улыбкой.

— И? — я ждал все-таки более эффектного финала.

— И — вуаля!

Феликс Петрович, как я и желал того, эффектно предъявил мне несколько бумаг — копий писем посла Понсонби к сэру Палмерстону.

— Ловко получилось! — порадовался я.

— Если иметь полную руку козырей, сложно проиграть партию, — назидательно ответил Фонтон. ­– Но не все вышло так, как задумывали.

— Почему? — я недоумевал. — Во мне дело? В том, что он догадался, кто его сдал? Подумаешь, печаль! «Рыбий глаз» — теперь наш с потрохами. Письма получили…

— Ну, во-первых, против тебя прямых улик у него нет. Одни догадки. Во-вторых, я бы уж так не горячился с «потрохами». Всегда возможны варианты. Может и соскочить.

— А, в-третьих?

— А, в-третьих, к моему сожалению, — признался мне Фонтон, — он не может ни вытащить черкесского вождя в Константинополь, ни отправить в Базарджик. Он не хочет рисковать и просить своих влиятельных турецких друзей вмешиваться в эту историю. Так что остается или подделка приказа, или твоя прекрасная мадам с Босфора.

Я вздохнул. Делать нечего, нужно идти на поклон к Малике. С самого начала, как у меня родился план, я знал, что этого не избежать.

— Чего вздыхаем? — строго спросил Феликс Петрович. — Чай, не впервой.

— Ну, да… — согласился я.

— Тогда, чего сидим, кого ждем? — прищурился Фонтон.

Я пулей выбежал из его кабинета в направлении стоянки каиков.