В Нью-Йорке, в Вашингтоне, в воздухе – всюду транспортные пробки, зато Норвегия и Чад показали отличную сыгранность. И когда я с чадской визой в паспорте выскочил в Нью-Йоркском аэропорту из одного самолета, меня у другого уже ждали двое: один – с письмом У Тана, второй – с чемоданами.
Спасибо, спасибо. До свидания. Спокойной ночи, Америка. Доброе утро, Париж. Мимолетная встреча с женой во время промежуточной посадки в Ницце по пути в Африку. Блокнот для стенографии, телеграфные бланки; быть наготове и ждать моего приезда с лодочными мастерами из Бола.
Под крылом самолета – Сахара. Распахивается люк, в салон врывается волна зноя: мы сели в республике Чад. Приземистые кварталы Форт-Лами казались бесконечными теперь, когда мне предстояло искать Абдуллу. Я знал только номер абонементного ящика. Ящик числился за неким пастором Эйером, миссионером. Миссионер понятия не имел, куда подевался Абдулла после того, как взял у него расчет. Но он тут же сел в свою машину, чтобы поискать в арабских кварталах.
Администратор маленького отеля в центре города, где я остановился, сообщил, что в Судан можно вылететь через восемь дней, однако мои билеты недействительны, так как в Чаде некому оформить мне египетскую визу. Есть израильское посольство, а египетского нет. И ни Норвегия, ни Италия, ни Англия не имеют своих представителей в Форт-Лами.
Я вернулся в номер: кровать, два крючка на стене и вентилятор, который гудел не хуже поршневого самолета. Сидя на кровати, я попытался найти решение в карманном атласе. Вдруг кто-то постучался. Дверь отворилась, на пороге стоял высокий черный человек в длинной белой тоге и с крохотной пестрой шапочкой на голове. Он вскинул руки и рассмеялся, сверкая зубами:
– Ой, мой шеф, ой, мой шеф, Абдулле было очень плохо, но теперь все хорошо!
Абдулла! Он плясал от радости, что мы снова свиделись.
– Абдулла, что произошло?
– Абдулла поехал в Бол, там четыре дня ходил на
Хорошее дело. Абдуллу арестовали в Боле по подозрению в работорговле. В древности через Чад проходил работорговый путь, и в наше время об этом не забыли.
Абдулле нельзя возвращаться в Бол. Умар и Мусса сами не приедут, я должен поехать за ними, заручившись трудовым договором, заверенным властями в Форт-Лами.
Пять дней мы с Абдуллой бегали по столичным департаментам, допытывались, как составить официальный трудовой договор для двоих жителей Бола. Всюду умные, вежливые лица. Искреннее сочувствие под маской официальности. Конторы в ультрасовременном стиле. И всех великолепнее громада министерства иностранных дел с четырнадцатью бездействующими фонтанами перед парадной лестницей. А когда настало воскресенье, я в полном изнеможении сел на кровать и выключил гудящий вентилятор. Пусть жара, пусть комары. Черт знает что. За пять дней – ни одной печати, ни одной подписи. Нам удалось найти миссионера, у которого был одномоторный геликоптер с понтонами, способный совершить посадку на озере Чад. Но если я попробую увезти двух будума без надлежащих бумаг, мне грозит участь Абдуллы.
Сперва мы пошли к Генеральному директору внутренних дел, осведомленному о злоключениях Абдуллы. Но он мог принять иностранца лишь с одобрения министра иностранных дел, а к тому попасть можно было только через заведующего канцелярией министра, а к заведующему – через начальника протокольного отдела. На то чтобы пробиться к министру иностранных дел, ушло три дня: каждому надо было услышать всю историю и прочесть письмо У Тана. В кабинете министра иностранных дел за обитыми дверьми восседал приветливый добродушный великан с шапкой жестких волос, черной бородкой и параллельными шрамами на лбу и скулах. Прежде чем дать нам путевку в министерство внутренних дел, он дважды лично обсудил вопрос с президентом Томбалбайе. Президент посчитал дело настолько необычным, что предложил сначала выяснить на совете министров, можно ли гражданину Чада идти через океан на
Чтобы ускорить процедуру, я заверил, что для меня сейчас главное – получить разрешение отвезти трех граждан Чада на берега Нила, чтобы они там построили