Р26/5/ПСИ и я

Краны были уже вблизи, черные и зловещие, на мой предубежденный взгляд. Они зависли над космопортом, словно гигантские стервятники. Они выглядели функционально: скелетоподобные руки, торчащие во все стороны, крюки и магниты на длинных тросах. Эффективные антигравитационные установки почти беззвучны; лишь тонкий свист падал с неба вместе со снегом. Они были холодны и бездушны, эти краны, бессердечные и роботоподобные, как все антигравитационные машины. Мне хотелось уйти. Невыносимо было присутствовать при этом, при окончательной их победе над устаревшими собратьями, при разрушении всего, что в моем детстве считалось прекрасным.

Люди обернулись и двинулись в мою сторону, заметили меня, но лишь коротко кивнули. Несомненно, они привыкли к праздным зевакам при демонтажных операциях. Один, поменьше ростом, что-то говорил. Голос, суровый и уверенный, выдавал хозяина. Он взглянул вверх, его острое лицо обрисовалось на фоне серого неба, на губах была едва заметная улыбка — и годы схлынули... отодвинулись.

Ближний кран медленно развернулся над космопортом, и стали видны огромные белые буквы: «ПОДРЯДЧИКИ ЧАРЛСВОРТА».

Я часто думал о том, что кроется за неистовыми усилиями, которые приводят к успеху, казалось бы, наименее перспективных кандидатов. Чарлсворт, похоже, добился многого.

Я едва не шагнул к нему, чтобы заговорить, вспомнить старое, но передумал и пошел к зданию терминала.

Почему-то я чувствовал, что теперь у нас с ним осталось совсем мало общего.

Птицы

Все это затеяла бабуля.

Может, потому что лето выдалось самым что ни на есть жарким на памяти старожилов, но только как-то днем она сбросила с себя все до последней нитки, старательно обвела красной краской глаза, нарумянила щеки, подбородок и шею, размалевала густо-черным тело, если не считать подмышек и внутренней стороны запястий, которые выкрасила белым, нацепила новый антигравитационный пояс, замахала руками и плавно вспорхнула на ближайшее дерево, оказавшееся дубом. Там нашла себе подходящий насест и удобно устроилась. И только тогда соизволила уведомить нас, что отныне является не кем иным, как рыжегрудой Птицей-Носорогом из самой Индии. Больше она ничего не сказала — по той веской причине, что носороги не относятся к разряду говорящих птиц.

— Спускайся вниз, бабуля, — позвала мать, — не то простудишься насмерть.

Вместо ответа бабуля вытянула шею и вперилась в горизонт.

— Она спятила, — постановил отец. — Просто спятила. Я всегда говорил, что она сумасшедшая. Сейчас же позвоню в психушку.

— Попробуй только!

Дело в том, что мама всегда принимала близко к сердцу очередные причуды бабули.

— Она скоро слетит оттуда, тем более что вечер уже на носу. Замерзнет и явится.

— Хотел бы я знать, зачем старой дуре в ее-то возрасте понадобилось антигравитационное устройство, — проворчал отец.

Департамент водоснабжения ограничил подачу воды, а синоптики предсказывали наводнения. Министерство энергетики предупреждало об истощении запасов. Департамент покоя объявил, что к ноябрю население должно сократиться на одну целую восемь десятых процента, иначе он ни за что не отвечает; труба пневмопочты буквально плевалась кучами бланков, заявок, налоговых форм и последних предупреждений. Опрятная Мышка сломалась, и в доме невыносимо воняло…

А теперь еще и это.

Неловко и унизительно. Бабуля на дереве — голая и в краске. Она упорно торчала там весь вечер, а ведь скоро должна заявиться моя подружка Пандора, и уж, разумеется, она не удержится от вопросов.

Глядя на бабулю, скорчившуюся, неуклюже балансирующую на толстой ветке, иногда хватающуюся за ствол, чтобы не упасть, и снова взмахивающую руками, дабы поддержать птичий имидж, каждый из нас ощущал тоскливо-сосущее чувство: уж больно одинокой она казалась. И выглядела неким ужасным мутантом, поскольку сходство с рыжегрудым носорогом было минимальным.

— Уговори ее спуститься, дедуля, — попросил отец.

— Проголодается и живо примчится, — отмахнулся тот.

Но он ошибся. Чуть позже бабуля грациозно взмыла в воздух, затем приземлилась на пустом участке, где росло древнее согнутое дерево, и принялась поедать нестерилизованные яблоки, да так, что сок потек по подбородку. Совершенно нелепое зрелище!

— Она отравится! — ахнула мать.

— Значит, она наконец сделала выбор, — заключил отец.

Он имел в виду брошюру «Ваш выбор», которую бабуля и дедуля ежемесячно получали из Департамента покоя. К брошюре прилагалась шестистраничная форма, на которой престарелые граждане должны были описывать все хорошее, что есть в их жизни, заодно с некоторыми мелкими неприятностями. В конце помещались два квадратика. В них представитель старшего поколения должен был отметить галочкой, что предпочитает: жизнь или покой. Если он выбирал второе или забывал заполнить форму, предполагалось, что ему пора на покой, и за ним присылали фургон.