Р.А.Б.

– Когда рынок пугают грядущими обвалами, он валится реально. Летит к чертовой матери. И начинается тотальная экономия, секвестр, сокращение производства и прочее. Нефть стремительно теряет в цене, увлекая за собой твои, Исаев, несбывшиеся мечты об ипотеке, смене машины и покупке восьмой пары ботинок. – Говоря это, Загорецкий почему-то указал на колеса моей машины. – И тогда ты, Саш, начинаешь задумываться, что жизнь в целом неплохая была, и офис ничего, и начальник клевый. А главное – обостренное чувство социальной несправедливости пропадает. Начинаешь отчаянно любить страну, улицу и родную проходную, «что в люди вывела тебя». Только поздно уже – наступает мировой финансовый кризис, понял?

– Понял, – кивнул я, чувствуя, что не отпускает. – Только как может нефть упасть, не врубаюсь. Почему?

– А потому, что одни продают метр недвижимости по двадцать пять тысяч долларов, а другие анашу в тридцать два года курить не умеют, угу?

– Угу, – обиделся я. – Чего наезжаешь, ведь сам предложил!

– Я не наезжаю, я стараюсь до тебя донести, что если ты такой справедливый – иди на завод, если умный – в Думу, а если стал менеджером – потребляй и не пизди о социальных противоречиях. Такой вот живой, человеческий дискурс получается. Кстати, через пару дней в департаменте внутренний аудит начнется. Нестерову я уже сказал.

– Внутренний аудит? – застыл я с растопыренными пальцами и непонимающим лицом.

– Ну да. Оценка общего состояния дел. В продажах, бюджетах, откатах и прочем. – Загорецкий состроил жеманную рожу. – Не понимаешь?

– Не… не очень, – выдавил я. Но где-то там, на периферии сознания, уже стремительно отпустило. И отпустило не по-доброму. Загорецкий сказал злые слова, которые очистившийся от каннабиатов участок сознания понял очень хорошо. «Вас будут ловить за руку. Тебя, чувак, будут ловить». – А мы же… надо же… договориться.

– Вот завтра, на свежую голову, и поговорим в кол-лек-ти-ве, – отчеканил он. – А пока по мобильному старайся поменьше говорить.

Мы попрощались. Я сел в автомобиль, положил руки на баранку и еще долго смотрел вверх, туда, где на куполе нашего здания был укреплен медвежонок, логотип компании. Мне казалось, он качается на ветру и подмигивает мне одним глазом. А второй глаз у медвежонка закрыт и слезится (наверняка с подсветкой что-то не то). Ему грустно оттого, что в его, медвежонкиной конторе, работают такие тупари, как я. Я ему подмигнул. В ответ вокруг его головы разлилось зеленое свечение.

Отпускало. Ветер гонял по тротуарам начавшую опадать листву. «Мне не вырваться. Мне ничего не изменить. Никому ничего не изменить, – думал я. – Так все устроено не нами. И ничего тут не поделаешь». Причина падения цен на нефть меня больше не интересовала, равно как и мировой кризис. А чувство собственной бесполезности не уходило. Была в словах Загорецкого какая-то недосказанность. Будто он прервал наш разговор на самом интересном месте, понимая, что я не готов. Или сам не все знает. Впрочем, это ничего не меняло. Мы – герои своего времени. Супергерои из комиксов, ставшие обертками жвачки, что дарят на Новый год своим клиентам крупные компании. Мы никогда не исчезнем. Нас не убить. Нам не вырваться. Нам ничего не изменить. Стоит просто смириться. Таков порядок вещей.

А теперь еще этот чертов внутренний аудит. Проверка. Расследование. Бррр. Надо заканчивать с этими гребаными откатами. А еще лучше валить. Но куда? Куда глаза глядят?.. Я включил радио и медленно тронулся.

I’m on the roll, I’m on the roll.
This time, —

завывал Том Йорк, —

I feel, my luck could change…
Kill me Sara, kill me again, with love…
It’s gonna be a glorious day,
So, pull me out off the air crash,
Pull me out – off the like
‘Cos I’m your superhero
And we‘re standing on the edge…

А потом понеслись пронзительные рифы, а вслед за «Радиохед» потекли новости, и я выключил радио. Не могу сказать, что тогда-то мой мозг отключился, скорее наоборот. Я перестал замечать момент, когда он включается. Я приехал домой. Я приехал.

9