Quantum Ego

Поздравляем! Выполнено игровое задание «Дожить до вечера», вам начислено 50 бонусных очков опыта. Ваш опыт 420.

Приятной игры».

Всегда подозревал в себе что-то кошачье. Взять работу ту же, всю дорогу предпочитал индивидуальный зачёт, даже людей стал делить по простому принципу. Одна, меньшая часть, получив задачу, думает, как её решить самостоятельно, а другая озирается в размышлении, кто бы помог, а то и кого бы припахать вместо себя любимого. И с людьми странно получалось – лично дружили, а с коллективом напряг. Про начальство и говорить нечего, это отдельный вид прямоходящих безрогих козлов или тупорылых баранов.

К чему это я? Да в такелажке ощутил себя настоящим корабельным котом. Никто меня не видит, но все помнят, и прорва личного пространства – я поначалу на канатных бухтах чуть не катался от счастья! Как на них здорово спится! Не верите – поспите с недельку в протухшем трюме, мне лично, чтоб убедиться, хватило трёх дней.

Понятно, хожу, где вздумается, делаю, что захочу, а вообще, приучаем с Захаром друг друга к систематическому труду, мы же всё-таки человек. Днём, пока за общим шумом не слышно, пилим палубу, или прячемся и спим по очереди. Во снах уже специально воспроизвожу все свои драки, что с детства запомнились, а то Захара кошмары одолевают. Перепиливаю потихоньку доски палубы под люк и английский учу. Меня Захар натаскивает, обучаясь основам русского. Очень эффективно, когда учитель и ученик в одной голове. Круглосуточно. Урок не прогуляешь и на уроке в тетрадке не порисуешь.

Ночью понемногу разминаемся, прививаю мальчику привычку к преодолению боли и усталости, ещё к ножику привыкаем, не всё ему дубиной махать. Не было у меня детей и младших братьев, не ведал я того чувства. За то теперь мне совершенно ясно, почему кошка, обняв котёнка передними лапами, лижет ему мордочку и яростно лупит его задними. И почему, едва получив трёпку, малыш снова гоняется за мамкиным хвостом, вымогает ещё, ведь в ней проявление зверской любви.

Допустим, отжимаемся – скулежу было! Не могу, грит, больше и всё. Отвечаю, давай тогда я. Он такой, – ну-ну.

А я его тушку принудил ещё к двум десяткам отжиманий именно на том самом чувстве. Бедняга решил, что сдохнет так скоро. Прям уверен был, что помрёт, пока сам топиться не собрался. Он же у меня красавчик, вши в голове нам ни к чему, выпросил у боцмана ремень на ночь, кусок мыла, как мог, подправил ножик и сбрил русые космы. Нормально получилось, правда, порезался слегка без зеркала. Мальчик испытал стыд и настоящую боль. Но и настоящую заботу! А боль – фигня, смейся, Зак!

Боцман нас сразу не узнал, решил – белка. Дядя Яша дозревает, ему, бедняге, в компании стариков неинтересно, а тут молодые неопухшие уши без дела валяются. Приносит пожрать и свежие новости. Кэп всё никак успокоиться не может, траур по Захарке затягивается, боцманюга от души веселится.

Ну-ну, послужи пока, служака-юморист, время на мягкую вербовку у нас есть. Придумывать он что-то собрался, ага. Не догадывается даже, что детки уже всё придумали, и замысел их сработает с неотвратимостью детонации ВВ.

* * *

Неждан.

Как и планировали, на третий день дело сдвинулось. Проснулся я раньше Захара, умотал малыша ночью до нервного вздрагивания. Лежу с закрытыми глазами. То ли грёзы, то ли мысли, у Зака перенял привычку.

Тут Джэкоб притопал, присел рядом на канаты, вздохнул и свою чёрную клешню на мою порезанную голову положил. Смотрю на него сквозь ресницы, а у самого кол поперёк грудной клетки от его несчастного и одинокого образа.

– Дядя Яша, ты чего? – вырвалось по-русски, а он мне: “Why?”

Не "what", а "why"! Захара не бужу, нахватался немного. Спрашиваю на дрянном английском, мол, ты меня понял, что ли? Жуткое зрелище. Жуткое и душераздирающее – здоровенный, седой, с изуродованной харей мужик плачет, закрывая лицо почерневшими клешнями и плечами трясётся. Не лезу, не мешаю. Вроде, отпустило его, подышал, забормотал что-то. Разобрал только "слышта". Ага, сейчас англичане так поморов зовут. А я ему. – Асэй?

Его чуть по новой не скрутило. Спрашивает, почему я слова коверкаю, нормально же говорил? Отвечаю, что убогий, накатывает на меня, поэтому и пожалели. Дядя Яша пригорюнился, рассказывать начал, убогому-то можно. Ходил он в Архангельск. Глянулась ему там одна вдовушка, малец у неё был, как Захарушка. Ну, любовь – подарки, встречи, расставания. Понесла она от него. А когда на другую навигацию пришли, не нашёл никого – оспа.

Посидели, помолчали. Спрашивает, а как сейчас, на тебя часто накатывает? Отвечаю, что бывает.

– А по-московитски хорошо говоришь?

– Хорошо.

– Давай говорить. Мне и наука, и как будто с ними, – начал боцман, да как осёкся, посопел и продолжил уже в сердцах, – эх, дети ж вы ещё, … так её и сяк, а вас убивают, и вы убиваете…! Ты всё, что я сказал, разумеешь?

– Всё, отче, ведь я каторжанин. Дети, говоришь? Может, ты думаешь, что Жёлтого без крови можно было отшить?

– Стервец он был, ад ему потеплее. Ещё в таверне… ну, "У Конюха", королевское серебро пропивали перед морем-то. Тебе понятно?

– Поньятно-о-о.