Пытка любовью (СИ)

Но в разговорах между собой, а такие разговоры возникали часто, и особенно после её очередных и внеочередных обходов больных, зэки называли её просто Тайкой. Но это звучало не оскорбительно, а как-то человечно, немного по-свойски, и чуть грубовато, по-зэковски, но так, как только зэк может называть всем зэкам знакомого, всеми ими любимого и дорогого человека.

- Ну, Тайка, даёт! Во светанула! - восхищённо говорил кто-то, после её выхода из этой палаты.

- Аж дух перехватило, - откликался другой.

- А буфера как засветила! Зарыться бы в них мордой, - восхищался третий.

- Да нужён ты был там, со своей колючей харей, - говорил кто-то под общий хохот.

Зэки в зоне с годами отвыкают от улыбок. Они, как правило, либо ухмыляются, либо хохочут.

- У меня чуть ку-ку не поехало... Нога на ногу... А ляжки! -

- Перед глазами стоит. -

- У меня тоже вон... До сих пор стоит. -

- Когда х... стоит, - ку-ку не работает. -

И опять хохот-ржание.

- Да чё она, специально, что ли, светит? - спрашивал кто-нибудь из новоприбывших из другой зоны.

- Да не-е-ет, - отвечал кто-нибудь или многие, вставляя каждый свои фразы - Она этого не замечает... Она же дурочка... У неё кости в черепе не все свои после аварии, - и при таких объяснениях, как правило, потом добавлялось, - Но за зэка она жизнь положит. -

Так уж принято было говорить о Таисии на областной больничке среди зэков. Но под словом "дурочка" или "дура", которое и произносилось-то как-то по-особенному, подразумевалась её человечность, которая резко выделяла её, как единственную из всех остальных, "умных", работников карательного учреждения строгого режима.

Это быстро понимали вновь прибывшие на областную больничку зэки. Им рассказывали и о том, что она сама где-то доставала или сама покупала для тяжелобольных зэков те лекарства, которых не было в больничке. Как она по несколько раз в день заходит в палаты к тяжелобольным. И о том, как она "чуть ли не своими руками выгребала г...но" из-под тяжелобольного зэка. Как обмывала его водой, вытирала его, меняла простыни, и подтирала пол возле его кровати, когда работавшего медбратом зэка, который и должен был всё это делать, увели за что-то менты (дежурные прапорщики) из больнички в ШИЗО (в штрафной изолятор). Потом она сняла резиновые перчатки, сняла свой халат, и вызвала из кабинета по телефону зэка-медбрата с первого этажа больнички, чтобы тот унёс всё, лежавшее кучей в коридоре, в прачечную.

Мылась она после этого в зэковской душевой. А там не было и защёлки на дверях, и замок был сломан. Перед заходом в душевую Таисия попросила бывших в коридоре зэков, чтобы они сказали другим, что она будет мыться, и чтобы кто-нибудь случайно не вошёл. Эта весть мгновенно облетела всех зэков второго этажа.

А первый этаж больнички был всегда заперт на ключ. Там располагалось туберкулёзное отделение, и зэкам второго этажа вход туда был строго запрещён. Зэков через вход на первом этаже лишь проводили после этапа на второй этаж и также уводили на этапы по "своим" зонам. Вольный медперсонал уходил и приходил на работу ежедневно через эту дверь с глазком в ней. Открывал её прапорщик, дежурящий на первом этаже, в фойе, у входа в больницу, в застеклённой будке-конторке.

Никто из зэков тогда не зашёл, и даже не заглянул в душевую, где мылась красивая голая женщина. Единственная вольная женщина, среди голодных зэков, на всём втором этаже больнички. Зэки только смотрели дурными глазами друг на друга, зная, что это так. Но никто не мог оскорбить хоть каким-то действием любимую всеми зэками Тайку. Ведь этим бы он оскорбил всё то человечное и справедливое, что "сидит глубоко в душе" у каждого человека. В том числе и почти у каждого подлого совейского зэка, кроме лишь некоторых, из пидоров и козлов. Но быть похожим на таких "некоторых", никто из зэков второго этажа не хотел.

Увидев, что после выхода из душевой Таисия прошла в свой кабинет с головой, повязанной простым вафельным белым больничным полотенцем, несколько зэков достали из своих сидоров (вещмешков) для неё свои, большие новые и махровые. Они берегли их, вытираясь после душа "больничными". Четыре или пять зэков передали их Таисии в кабинет через пожилую вольную медсестру с первого этажа, которая в это время случайно зашла по каким-то делам на второй этаж в сопровождении зэка-медбрата с первого этажа.

Ходит и лагерный слушок о том, что тот зэк, чьим полотенцем сушила Таисия свои волосы, целый год потом берёг это полотенце. Не вытирался им сам, а лишь иногда, достав из целлофанового пакета, нюхал его, блаженно закатывая при этом глаза, и покачивал головой, как обалдевший.

Таисия же вернула этому зэку его полотенце через день после того случая свежевыстиранным и свежевыглаженным. Но что взять с голодного совейского зэка? Ведь могла же Таисия в своём кабинете вытирать им и не только свои волосы, но и ещё раз обтереть им и своё тело. Чего ей стесняться в своём кабинете, закрытом на ключ, вольную санитарку с первого этажа?