— Таков Стив, — объяснил я Монике. — Иногда он просто исчезает.
Подъездная аллея длиной почти в целую милю привела нас к роскошному трехэтажному дому в современном стиле, с плоской крышей. Здание было выстроено из простого белого бетона; фасад украшали странного вида треугольные колонны. Во всех окнах горел свет.
Выйдя из автомобиля, мы сразу услышали буханье «техно»-басов и пьяные женские вопли. Я отдал дворецкому ключи от машины, и мы направились к парадной двери. На звонок открыла высокая женщина с элегантно зачесанными назад волосами. Изнутри доносились приглушенные звуки — смех, выкрики, визг и ритмы электронной музыки.
— Назовите себя, — сказала женщина. В руках она держала плоский прямоугольный предмет из черного пластика. Привратница нажала кнопку, верхняя часть прямоугольника плавно открылась, под ней обнаружился экран.
— Харлан Айффлер и Винсент Спинетти.
Пощелкав кнопками, женщина внимательно посмотрела на нас.
— Пожалуйста, проходите. — Она закрыла экран и впустила нас в круглый белый холл. Мы двинулись на звук. Подойдя ближе, я узнал песню — танцевальный ремикс на одну из новых композиций Чеда под названием «Средний палец». «К чему слова, к чему слова, я палец подниму, и ты поймешь меня, — пел Чед. — В перчатке палец, средний палец».
Холл заканчивался высоким дверным проемом. Мы подошли к нему, и нашим глазам предстало невероятное зрелище, шокирующая фантасмагория переменчивых картин. Охватить взглядом все действо сразу было почти невозможно, однако смысл происходящего не вызывал никаких сомнений. Мы попали на оргию.
120
— Пойдем отсюда! — проорал я сквозь грохот музыки.
— Пойдем! — крикнул Винсент, ошеломленный видом извивающихся тел.
Мы развернулись к выходу, когда нас кто-то окликнул:
— Харлан, Винсент, добро пожаловать!
По обыкновению выхоленный Прормпс с преувеличенным дружелюбием поклонился, схватил мою руку обеими ладонями и затряс ее. Тот же ритуал он проделал с Винсентом. Свои темные очки Прормпс не снял даже в помещении. На нем, как всегда, был дорогой костюм с платочком в нагрудном кармане, а волосы были аккуратно подстрижены. Я, однако, заметил, что его лицо сильно обгорело на солнце. На лбу и щеках кожа шелушилась.
— Отлично выглядите, — произнес Прормпс, хотя мы оделись как обычно: я — в коричневато-серый костюм, Винсент — в серые брюки с подтяжками и белую рубашку. — Не желаете чего-нибудь выпить?
— Мы уходим, — сообщил я.
Румяная физиономия Прормпса разочарованно вытянулась.
— Подождите! — прокричал он. — У меня для вас есть очень важная новость.
Я заколебался, однако боковым зрением уловил ритмичные движения обнаженной плоти и вспомнил карие глаза Моники.
— Извините, Дрю, нам пора.
— Стивен мертв! — крикнул Прормпс. — Его тело нашли сегодня вечером.
Я не поверил своим ушам и в изумлении уставился на Прормпса, как и Винсент, мгновенно забывший о вакханалии, которая творилась позади нас.
— Пойдемте ко мне в кабинет, — попросил Прормпс. — Нужно поговорить.
Мы с Винсентом двинулись вслед за ним через зал, мимо совокупляющихся гостей. На женщинах не было ничего, кроме причудливых масок, заставивших меня вспомнить фильм Стэнли Кубрика «Широко закрытые глаза». Этими безликими женщинами в самых разных позах овладевали мужчины в смокингах и спущенных штанах. Многих я узнал и был бы не прочь назвать их громкие имена.
Когда мы прошли мимо Кристины Гомес, страстно предававшейся «любви втроем»» (я упоминаю о ней только в связи с ее отношением к моей истории), Прормпс обернулся и предложил нам выпить. Потрясенные трагическим известием, мы согласились. Он подвел нас к стойке бара, и мы заказали виски с «кокой».
— Вам напиток или «кокс»? — спросила официантка с обнаженной грудью.
— Напиток, — пояснил я.
— Всегда предпочитаю уточнить у клиента, — улыбнулась она.
Пока нам готовили выпивку, я смотрел на танцующую и совокупляющуюся публику и думал о том, что Стивена нет в живых. Среди гостей я увидел Чеда, который танцевал с двумя голыми девушками под собственную композицию с названием «Жар ночи (Песня о сексуальном теле)».
121
Прормпс провел нас через длинный коридор, где несколько парочек предавались плотским утехам. Мы вошли в кабинет, Прормпс плотно закрыл дверь, и сразу стало тихо. В офисе было просторно и пусто, ярко горел свет, внутренняя отделка сверкала холодной белизной. Скудным украшением кабинета служили три скульптуры обнаженных женщин. Примерно в десяти футах от массивного стола располагалась стена, целиком занятая окном.
— Присаживайтесь, — предложил Прормпс. Он уселся за свой стол, мы — напротив него. За исключением стола и трех стульев, мебели в кабинете не наблюдалось.
— Простите, что пришлось сообщить о смерти Стивена при таких обстоятельствах, — вымолвил Прормпс.
— Просто не верится, — тихо сказал я.