Пышка

Он начал с Розы-Клячи, открывшей нечто бесформенное, совершенно круглое, без лодыжки, «настоящий окорок», как заметила Рафаэль. Фернанда удостоилась комплимента коммивояжера, которого привели в восторг ее мощные колонны. Тощие бедра Прекрасной еврейки имели меньший успех. Луиза-Курочка в шутку накрыла голову коммивояжера своей юбкой, и Мадам была вынуждена вмешаться, чтобы прекратить это неприличие. Наконец сама Мадам протянула свою ногу, прекрасную нормандскую ногу, полную и мускулистую. И коммивояжер, изумленный и восхищенный, галантно снял шляпу, приветствуя, как подобает истому французскому рыцарю, этот образец совершенства.

Крестьяне, остолбенев от изумления, посматривали на все искоса, одним глазом и были при этом так похожи на цыплят, что господин с белокурыми бакенбардами, поднявшись, пропел им прямо в лицо: «Ку-ка-ре-ку».

Это вызвало новый ураган веселья.

Старики сошли в Мотвиле со своей корзиной, утками и зонтом. И слышно было, как жена, уходя, сказала мужу:

– Потаскухи! И едут-то, верно, в этот чертов Париж!

Веселый коммивояжер и сам сошел в Руане, успев показать себя таким грубияном, что Мадам вынуждена была резко его осадить. Она прибавила в виде назидания:

– Это нас научит не вступать в разговоры с первым встречным.

В Уаселе они пересели в другой поезд, и на следующей станции их встретил Жозеф Риве с большой телегой, запряженной белой лошадью и уставленной стульями.

Столяр вежливо перецеловал всех дам и помог им взобраться на телегу. Три из них уселись на стульях сзади, Рафаэль, Мадам и ее брат – на трех передних, а Роза, которой не хватило места, кое-как уместилась на коленях у большой Фернанды. И экипаж тронулся. Тотчас же неровная рысь лошадки начала так страшно трясти телегу, что стулья заплясали, подбрасывая путешественниц, которые падали то вправо, то влево, дергаясь, как картонные паяцы, испуганно гримасничая и испуская крики ужаса, внезапно обрываемые новым сильным толчком. Они цеплялись за края телеги, шляпы их съезжали то на затылок, то на лицо, то на плечо, а белая лошадка все скакала, вытянув голову, задрав хвост – короткий, облезлый крысиный хвост, которым она время от времени обмахивалась. Жозеф Риве, стоя на одном колене и упершись другой ногой в оглоблю, держал вожжи, высоко подняв локти, и из его горла поминутно вылетал какой-то звук, напоминающий клохтанье, при котором лошаденка настораживала уши и ускоряла бег.

По обеим сторонам дороги тянулись зеленые поля. Местами сурепа в цвету расстилалась желтой волнующейся скатертью, и от нее шел сильный свежий запах, острый и сладкий, далеко разносимый ветром. Во ржи, уже высокой, поднимали синие головки васильки, и девушкам хотелось их нарвать, но Риве отказался остановить лошадь. Иногда все поле казалось залитым кровью – так густо росли в нем маки. И среди этих полей, пестревших цветами земли, повозка с белой лошадью, везшая, казалось, букет еще более ярких цветов, неслась, то скрываясь за большими деревьями какой-нибудь фермы, то снова появляясь из-за листвы, чтобы мчать дальше через золотые и зеленые нивы, словно расшитые алым и синим узором, ослепительную группу женщин, сверкавшую на солнце.

Пробило час, когда они подъехали к дому столяра.

Все были разбиты усталостью и бледны от голода, так как с самого отъезда они ничего не ели. Г-жа Риве бросилась им навстречу и помогла всем сойти, обнимая по очереди каждую, как только она ступала на землю. Она то и дело целовала золовку, которую ей хотелось подкупить своей любезностью.

За стол сели в мастерской, из которой вынесли верстаки по случаю завтрашнего парадного обеда.

Добрая яичница, а за ней жареная колбаса, которую запивали крепким сидром, вернули всем веселое расположение духа. Риве поднимал стакан, чокаясь со всеми, а жена его прислуживала, стряпала, подавала и уносила блюда и шептала каждой гостье на ухо:

– Досыта ль покушали?

Ряды досок, прислоненных к стенам, и стружки, сметенные в кучи по углам комнаты, распространяли запах свежеоструганного дерева, характерный смолистый запах столярной мастерской, проникающий в самую глубину легких.

Гости захотели увидеть девочку, но она была в церкви и должна была вернуться только к вечеру.

После обеда вся компания вышла прогуляться по деревне.

Деревушку, совсем маленькую, пересекала большая дорога. Десяток домиков, тянувшихся вдоль этой единственной улицы, принадлежал местным торговцам и ремесленникам – мяснику, лавочнику, столяру, трактирщику, сапожнику и булочнику. В конце улицы виднелась церковь посреди небольшого кладбища. Четыре огромные липы, росшие перед папертью, укрывали ее густой тенью. Она была выстроена без всякого стиля, из тесаного камня и увенчивалась шиферной колокольней. За церковью опять начиналось поле с разбросанными тут и там рощицами, скрывавшими фермы.