— Каюсь… Не спросив вашего разрешения, я выслала одному ученому снимок печати с пергамента. — В ожидании ответной реакции, Нинель Николаевна уточнила: — Только печать, никакого текста!
— И что ваш ученый? — осторожно поинтересовалась Элина.
— Я догадывалась, но профессор Верейский подтвердил, что на пергаменте, скорее всего, личная печать Равноапостольной царицы Елены.
— Какова вероятность? — спросил Богдан.
— Скажем так: она очень высокая, но Верейскому необходимо видеть оригинал. Он есть?
Богдан молча кивнул и перевел взгляд на Элину.
Она спросила:
— Что в свитке?
— Письмо царицы Елены к сыну, императору Константину, отправленное из Иерусалима.
— О чем она пишет?
— В письме Елена рассказывает сыну о своей поездке в Иерусалим, речь идет об отыскании христианских святынь. Текст очень простой, похож на современный командировочный отчет. Учитывая тему, я бы оценила его как чрезмерно обыденное. Обретение святынь Елена описывает так же прозаично, как я в разговоре с епископом.
— Удивительно… — Элина обвела взглядом комнату и остановила взгляд на Богдане.
— Содержание письма и сама его форма серьезно подрывает устои современного христианства, — продолжила профессорша. — Это практически катастрофа для высшего духовенства. И если это письмо сделать достоянием общественности, церкви придется трактовать написанное, а это будет непросто.
— Но зачем это письмо понадобилось Серхату?
Нинель Николаевна уверенно заявила:
— Я не сомневаюсь, что многие люди или организации пойдут на крайние меры, чтобы добраться до этого пергамента, упрятать его подальше или даже уничтожить.
— Да… — протянул Богдан и обратился к профессорше: — Было бы хорошо, если бы вы дали мне номер вашего телефона.
— Зачем?
— Я перешлю фотографию второго документа.
— А был и второй? — Нинель Николаевна оживилась и продиктовала свой номер.
Элина с упреком осведомилась:
— Почему не сказал мне?
— Потом объясню… — болгарин отправил снимок и поднял глаза на профессоршу. — Получили?
— Ага… — она увеличила изображение и пробежала глазами. — Текст большой. Боюсь, за сегодняшний вечер не справиться.
— Мы подождем, — заверил ее Богдан.
— Тогда сделаем так: после ужина я сяду за перевод. Но уже сейчас могу вас уверить, судя по печати и обращению в первой строке, это еще одно письмо Елены к Константину.
Богдан и Элина могли бы задержаться, чтобы расспросить Нинель Николаевну о первом свитке, но к этому времени между ними назрело такое недопонимание, что оно ощущалось почти физически.
Свой главный вопрос Элина повторила за дверью:
— Почему не сказал мне про второй пергамент?
Богдан взял ее за руку и молча потянул к своему номеру. Однако Элина не поддалась. Она остановилась как вкопанная и громко воскликнула:
— Почему?!
— Говорить будем в каюте. Если угодно — идем.
На таких условиях Элина согласилась и быстрым шагом, не медля, направилась к каюте Богдана.
— Рассказывай! — скомандовала она, как только они вошли внутрь.
— У монахов я выкупил два пергамента, но на консервацию отдал лишь один, тот, что плохо сохранился. Об этом я уже говорил.
— Значит, содержание второго свитка преступникам неизвестно?
— Нет. Однозначно нет. Впрочем, так же, как и нам.
— Но ты мог предположить, что специалист по консервации сделает снимок и оповестит заинтересованных людей о предстоящей продаже свитка.
— На это и был расчет. Я отдал свиток реставратору и рассказал о втором еще и для того, чтобы он подыскал потенциальных клиентов. Но я не ожидал такого ажиотажа.
— Надеюсь, Нинель Николаевна быстро его переведет, и он не станет второй неразорвавшейся бомбой.
— А теперь я признаюсь тебе еще кое в чем… — виновато начал Богдан. — Наверное, следовало рассказать об этом раньше…
Элина нетерпеливо оборвала:
— Не тяни!
— Дело в том, что мы с Лукой заодно.
— В каком это смысле?
— Он — мой деловой партнер, и мы только делали вид, что незнакомы. Он вез оба пергамента для продажи. Нас не должны были видеть вместе, поскольку переговоры с покупателями были на мне.
— Зачем же ты ударил его у бара? — удивилась Элина.
— Ему досталось по делу. — Богдан упрямо боднул головой воздух. — Я просил его не светиться и по большей части сидеть в каюте. А он вошел в мой ближний круг — завел знакомство с тобой.
Элина попросила воды и, когда Богдан протянул ей стакан, серьезно предупредила:
— Теперь я задам вопрос, и не вздумай соврать. От этого будет зависеть мое доверие.
— Ко мне?
— К кому же еще…
— Ну, валяй.
— Убийство Оды Густафссон связано с этими свитками? Только честно!
— Я так не думаю. — Он покачал головой. — Нет, не думаю. Большего сказать не могу.
— Почему?
— Потому что не знаю, кто убийца, и не могу влезть в его голову.
— Тогда идем к Луке! — Элина отставила стакан и поднялась. — Я должна с ним поговорить.
— Не думаю, что это как-то поможет… Впрочем, теперь мы можем делать все что угодно.
В тот момент Элина не придала значения этой фразе, однако та содержала в себе столько смыслов, что она и предположить не могла. Сказав ей правду, Богдан, по своему обыкновению, отделался половиной, если не четвертью. Но и этого было достаточно, чтобы заставить Элину действовать.