«Сьерра-Маэстра
Командир Хосе Кеведо!
С глубокой грустью узнал я от первых пленных, что вы командир осажденного войска… Вы знаете, что дело, за которое жертвуют собой и умирают эти солдаты и вы сами, — несправедливое дело. Вы — военный, сохранивший свою честь и знаток законов, вы знаете, что диктатура — это насилие над всеми конституционными и человеческими правами нашего народа. Вы знаете, что диктатура не имеет права жертвовать солдатами республики для защиты режима, который угнетает страну, попирает свободу и держится лишь террором и преступлением. Она не имеет права посылать солдат республики биться против своих собственных братьев, которые требуют только того, чтобы жить свободными… Мы не воюем против армии. Мы горько оплакиваем каждого солдата, который умирает, защищая подлое и несправедливое дело.
Министры, сенаторы и генералы находятся в Гаване. Они не подвергаются риску и не выполняют тяжелой работы, в то время как их солдаты, окруженные стальными кольцами, терпят голод и находятся на краю гибели.
Ваше войско осаждено, у вас нет ни малейшей надежды на спасение. Все пути — сушей и водой — отрезаны, они перерыты траншеями и заминированы…
Вы погибнете от голода или от пуль, если битва будет продолжаться. Жертвовать этими людьми в безнадежной битве ради позорного дела — это преступление, которое человек чувств, человек сердца не может совершить.
В этом положении я предлагаю вам сдаться с почетом и достоинством. Со всеми людьми мы будем обращаться с уважением. Офицеры смогут оставить при себе оружие.
Примите эти предложения.
Вы сдадитесь не врагу родины, а искреннему революционеру, бойцу, который борется за счастье всех кубинцев, даже тех солдат, которые с нами сражаются.
— Мы передали текст письма и через громкоговорители, — продолжал капитан. — В перерывах, в моменты затишья по радио мы передавали кубинскую музыку, чтобы напомнить солдатам о доме.
Хосе Кеведо держался еще несколько дней. Солдаты его уважали. И поэтому слушались приказов. Ну, а главное — они все-таки очень боялись нас. Батиста запугал их тем, будто мы пытаем пленных. Над нашими пленными батистовские офицеры действительно издевались, и потому солдаты не верили, что мы можем относиться к ним иначе.
Шли дни, солдаты противника падали в своих окопах от голода и жажды. Мы передавали музыку и уговаривали сдаться, чтобы не проливать зря кровь… Однажды мы предложили перемирие и прекратили огонь на несколько часов.
Их солдаты вышли из траншей. Осторожно, боясь обмана. Наши тоже вышли.
Опустив винтовки, мы медленно шли друг другу навстречу по «ничьей земле». Пройдя несколько десятков метров, начали бросать винтовки на землю. Они не выдержали и кинулись к нам бегом, принялись обнимать нас, целовать. Мы дали им воды, немного пищи и сигар. Солдаты плакали…
После этого стрелять уже было невозможно. Прошел день, начался вечер, и в час ночи 21 июля остатки батальона № 18 сдались повстанцам.