Пылающий мир

Зеленоглазый выходит из фургона и становится на колени рядом с кареглазым. Его руки покрыты спиралью цифр. Он касается лица мальчика. Мальчик чувствует, как инстинктивно напрягается челюсть, заряжая зубы неестественной твёрдостью, но заставляет чувство отступить.

— Ты такой холодный, — говорит зеленоглазый мужчина. — Ты болен?

— Холодный? — осторожно уточняет кареглазый.

— Не в этом смысле, Геб.

— Можно снять их на секундочку? — спрашивает кареглазый, протягивая руку к очкам.

Мальчик отступает назад и яростно мотает головой.

— Хорошо, хорошо, — говорит мужчина, поднимая руки. — Тебе хочется выглядеть круто, я понял.

Зеленоглазый улыбается. У него ласковые глаза.

— Как тебя зовут, дружище? Мальчик пожимает плечами.

— Хочешь поехать с нами?

Мальчик задумывается. Его разум начинает составлять для нас конкретные настойчивые вопросы, но он останавливает этот процесс, вместо этого обращаясь к Библиотеке. Он закрывает глаза и просматривает наши бесчисленные страницы.

Находит что-то. Слово в бесконечном кроссворде. Смутное интуитивное чувство. Он кивает зеленоглазому.

— Меня зовут Гейл, — говорит мужчина. Мальчик отмечает ритм его голоса — отзвук далёких мест. — Это Гебре.

— Может, мы попозже поговорим, — говорит Гебре, — когда будешь готов, — у него тоже экзотический, но знакомый акцент. — Не хочешь подкрепиться? Ты голодный? — мальчик отрицательно качает головой.

— Пить хочешь? — он достаёт из фургона бутылку с водой и предлагает её мальчику. Тот берёт её, смотрит на плескающуюся внутри жидкость и на микроорганизмы, плавающие внутри — миллиарды маленьких ромбов и спиралей, живущих своей непостижимой жизнью в неизвестном нам мире. Он делает глоток и чувствует, как они скользят по сухому горлу, становясь его частью. Мальчик садится в фургон вместе с Гейлом и Гебре.

Глава 12

Я

ПОЛ.

Я сижу на крыше с другом Полом Барком и курю сигарету, которую стащил у отца. Мне не нравится курить, — я чувствую, как она сжигает меня изнутри, — но суть как раз в этом. Когда я спросил у отца, почему он не бросит привычку, которая его убивает, он сделал глубокую затяжку и процитировал священное Писание:

— Любящий жизнь свою погубит ее; а ненавидящий жизнь свою в мире сем сохранит её в жизнь вечную».

Тогда я его не понял, но теперь понимаю. Я набираю полные лёгкие дыма и сдерживаю кашель, пока он не превратится в тупую боль. Это здорово — ненавидеть свою жизнь. Чувствуешь себя в безопасности. Если я желаю смерти, то ничто не сможет причинить мне вреда.

— Чем занимается твоя мама? — спрашивает Пол.

Внизу на лужайке мама обрезает розовый куст. На фоне его тусклых зелёных стеблей цветки кажутся невозможно красными, как пятна чистого оттенка, проникающего из какого-то другого королевства. Несмотря на мучительную жару, весь двор стоит в цветах. Каждую неделю она привозит для них целую цистерну воды.

— Зачем она тратит время на этот дурацкий сад? — спрашивает Пол. — Она что, не верит в Последний Закат? — его голос звучит сердито, как и всегда, когда он думает об атеизме, и я вспоминаю игру, в которую мы когда-то играли, когда были помладше. Мы представляли, что наши велосипеды — это драконы, а его дом — это замок, который мы должны захватить.

— Разрушьте стены Иерихона! — радостно кричал он, когда мы подъезжали к маленькому домику. — Господь предопределил их уничтожение!

Мой велосипед поскользнулся на гравии, и я упал.

— Не велик, а кусок дерьма, — сказал я, пиная колесо. Пол смотрел так, будто его предали.

— Это не велик, это дракон! Твоего дракона убили Ханаанеи!

— Я разбил коленку. Я иду внутрь.

— Нет! Ты не можешь! — в его голосе звучал и гнев, и паника. — Ты всё портишь!

Сейчас он смотрит на розы моей мамы с такой ненавистью, будто она портит более крупную игру. Меня тоже беспокоят эти розы, потому что моя мама верующая. Она верит сильнее всех. А ещё выращивает цветы. Кормит беженцев. Сквозь почву её веры пробивается глубокий, инстинктивный родник, и она занимается этими бессмысленными вещами.

— Она — женщина, — говорю я другу. — Она любит цветы. Она не думает о том, что это значит.

Пол хмурится.

— Не любите мира, ни того, что в мире: кто любит мир, в том нет любви Отчей.

— Я знаю Писание, Пол.

— А она знает? — он тычет рукой в хрупкую женщину в грязном комбинезоне, ухаживающую за своими яркими питомцами. — Среди наших родителей есть кто- нибудь сильный, способный жить с жестокой правдой? Или они все стараются её смягчить?

Она срезает листья с самого яркого цветка, и сложно не увидеть любовь в улыбке, появившейся на её лице.

— Ты слушал проповедь прошлой ночью, — говорит Пол. — Мир создан не для того, чтобы его любили. Он создан для того, чтобы нас проверить. «Не дом, но поле боя».

Я выпускаю последнее колечко дыма и выбрасываю сигарету. Сухая трава начинает тлеть.

* * *

Я просыпаюсь от назойливых красных пятен солнца на веках. Открываю глаза и виновато озираюсь вокруг, охваченный внезапным страхом, но никто на меня не смотрит. Никто не видит, как в моей голове растёт молодой парень. Меня разбудило солнце, со мной рядом друзья — я не сделал ничего плохого.