Дверь за ней захлопнулась. Громкие голоса в Йоркских лодках и ответные крики Бэтиза с кормы заставили Карригана выйти на открытую палубу. Судно причаливало к берегу, и метис так работал багром, словно в его могучих руках находилась паровая машина. Еще несколько ударов, и гребцы с голыми до колен ногами, спрыгнув на отмель, принялись тянуть за канат. Дэвид посмотрел на часы. Было десять. Никогда еще время не проходило для него так быстро, как в это утро на палубе.
Ему так захотелось почувствовать под ногами твердую землю, что, не дожидаясь Бэтиза, перекидывавшего с палубы на берег длинную доску, он одним прыжком очутился на мягком песке. Жена Сен-Пьера дала ему свободу, а потому он взглянул на Бэтиза, желая узнать, какое впечатление произведет на метиса его поступок. Но Бэтиз с угрюмо-каменным лицом не издал ни звука, только в глазах у него сверкнул глубокий и опасный огонек, когда он взглянул на Карригана. В этом взгляде были подозрение, предостережение и смертельная угроза, если задумано бегство. Дэвид кивнул головою. Он понял. Несмотря на доверие жены Сен-Пьера, Бэтиз не верил ему. И когда Дэвид проходил мимо других гребцов, все лица обратились к нему, и во всех этих спокойных и пристально смотревших глазах он увидел то же подозрение и предостережение, ту же невысказанную угрозу, то же напоминание о том, что неизбежно случится, если он не сдержит данного Мари-Анне слова. Никогда еще, ни на одном судне, не приходилось ему видеть таких молодцов. Это не было то разноплеменное сборище, какое встречается в южных краях. Стройные, высокие, прекрасно сложенные, мускулистые — настоящие мореплаватели прошлых столетий, и все молодые, как на подбор. Кто были постарше, уехали за Сен-Пьером. Карриган понял и причину. Ведь среди этих двенадцати человек не было ни одного, кто не мог бы его обогнать, кто не настиг бы его в лесу, кто не отрезал бы ему дорогу, вздумай он только спастись бегством.
Проходя мимо них, он остановился и оглянулся на судно, на носу которого стояла Мари-Анна и тоже на него глядела. Даже на таком расстоянии он разглядел на лице ее тревогу. Она не улыбнулась, когда он замахал ей шляпой, а только слегка кивнула головой. Тогда он повернулся и через некоторое время углубился в зеленую чащу, начинающуюся в пятидесяти шагах от реки. И как только он очутился в сумраке, куда никогда не проникало солнце и где мягкий мох поддавался под его ногами, в нем разом проснулась вся его жизнерадостность. Точно в огромном безмолвном храме шел он под густой тенью закрывавших небо сосен и кедров; наконец вышел к пригорку, где среди вечной зелени мелькали своей листвой березы и тополя. У пригорка звучал невидимый хор голосов, тихое чириканье робких зябликов, песнь спрятавшихся малиновок, перебранка далеких соек. Шагах в двенадцати от него с треском прошел дикобраз. Затем он вышел на дорожку, выбитую в холодной сырой земле копытами оленей. За полмили от судна он уселся на полусгнивший пень и принялся набивать трубку, прислушиваясь ко всем звукам этой жизни, которую он так любил.
И вдруг появилось странное чувство, что он не один и на него смотрят чьи-то глаза, не принадлежащие животным или птицам. Это чувство все крепло в нем. Его словно касался этот взгляд, устремленный на него из темной чащи, стерегший каждое его движение, неотступно за ним следовавший. И тотчас от этого невидимого присутствия обострились все его инстинкты охотника за людьми.
Он начал замечать перемену в голосах некоторых птиц. В ста ярдах от него сойка, самая болтливая из всех лесных обитателей, издала какую-то новую пронзительную ноту. С другой стороны, в густой чаще тополей и елей, резко оборвала свою песнь малиновка. Он услышал взволнованное «пью-пью-пью» испуганного маленького зяблика, предупреждавшего о непрошенном нарушителе покоя у его гнезда. Тогда он встал, мягко посмеиваясь и уминая пальцем табак в своей трубке. Жанна-Мари-Анна Булэн могла верить в него, но Бэтиз и другие ее воинственные слуги желали по-своему укрепить свою веру.
Время близилось к полудню, когда он повернул назад, но только возвращался уже не по оленьей тропинке. Он умышленно направился туда, где был гуще мох, а земля еще сырее и мягче. И пять раз ему встретились следы мокасин.
Бэтиз, засучив рукава, скреб палубу, когда Дэвид поднялся по трапу на судно.
— Здесь водятся олени, но боюсь, что помешал вашим охотникам, — с усмешкой сказал Карриган метису. — Очень они у вас неуклюжие, такие неловкие, что даже птицы их выдают. Боюсь, что придется нам завтра остаться без свежего мяса.
Конкомбр Бэтиз посмотрел на него, словно оглушенный ударом, и молча пропустил Дэвида на переднюю палубу. Сидевшая под тентом Мари-Анна воскликнула с радостным облегчением:
— Я рада, что вы вернулись, мсье Дэвид!
— Также и я, мадам! — ответил он. — Я думаю, что лесные прогулки не подходят для моего здоровья.