Пылающий камень (ч. 1)

Когда рассвело, пришли слуги, омыли ему ноги и принесли одежду. Таллии пришлось прекратить свои молитвы, чтобы они могли приготовиться к отъезду. Граф Лавастин не собирался тратить время впустую. Он хотел попасть домой как можно скорее.

На улице граф приветствовал сына той краткой улыбкой, которая говорила о его глубочайшем расположении. Каждое утро Алан видел у него на лице эту улыбку.

Лавастин постоянно намекал на то, что не прочь стать дедом. У Алана от таких намеков сжималось сердце — как он мог объяснить то, что происходило между ним и Таллией? Разумеется, слуги, спавшие у двери хозяйских покоев, подозревали, что дело нечисто — ведь по ночам из спальни не доносилось ни единого шороха. Таллия пару раз упрекнула Алана за то, что он ворочался во сне и беспокоил ее. Ему снился Пятый Сын. В конце концов слуги могут думать что угодно. Но Единый Господь создал людей по своему образу и подобию и наделил их бессмертием: у них рождаются дети, а их дети рождают своих детей. По таким законам жило все человечество и все сущее на земле, в воде и в воздухе.

По таким законам живет и графство Лавас.

Алан старался не думать об этом. Когда он находился рядом с Таллией, его тело реагировало на присутствие молодой девушки совершенно определенным образом. Неужели она не чувствует ничего подобного? Неужели она действительно отмечена Богом? Иначе почему она может спокойно молиться полночи, в то время как он, Алан, крепко спит? Почему она соблюдает пост, когда он жадно набрасывается на еду? Как можно говорить о единении двух чистых душ, не загрязненных похотью, когда его душа просто полыхает страстным желанием обладать ею?

— Отличное утро, — заметил Лавастин. — Дождь — это божественное благословение. Урожай будет лучше расти.

— И наше состояние увеличится, — сказал лорд Жоффрей, который ехал по левую руку от графа. Алан взглянулна него: ему показалось или в его голосе и вправду прозвучали нотки равнодушия и скуки? Обычно Жоффрей был подчеркнуто вежлив. — Твоим слугам следовало бы лучше выполнять свои обязанности, лучше ухаживать за садами. Их надо больше поливать, — продолжил он.

— Я не вижу в садоводстве особого смысла, тем более что я никогда этим не занимался, — отозвался Лавастин. — Король меня поддерживает, а остальное не так уж важно.

— Король, благослови его Господь, не может жить вечно. Среди подданных ходят слухи, что король собирается объявить наследником своего незаконнорожденного сына. Но у принцессы Сапиентии свои сторонники, и они не станут сидеть сложа руки.

— Король даровал мне награду, которую я хотел получить больше всего. Теперь я могу спокойно трудиться на той ниве, что завещал нам Господь, — буду заботиться о процветании моих земель и подданных.

— Разве это угодно Богу? — спросила Таллия. — Господь хочет, чтобы мы очистились от печати тьмы, которой отмечены все живые существа, кроме блаженного Дайсана.

— Даже блаженный Дайсан возделывал земные поля, леди Таллия. Разве мы не знаем его и как пастыря, который охраняет свое стадо от волков алчущих? Что если бы не было ни женщин, прядущих и ткущих, ни мужчин, пашущих и плотничающих, не было бы никого, кто повелевал бы ими, ибо Господь каждому определил место в этом мире? Что тогда станет со священниками, которые молятся за наши души и получают за это воск, муку и ткани?

— Зачем же тогда они стремятся отбросить бремя земного бытия и уйти в Покои Света? — удивленно спросила она, раздраженно пожав плечами.

Даже граф Лаваса не смел критиковать женщину, которая хоть и стала его невесткой, оставалась особой королевской крови, выше него по роду и положению.

— Вероятно, так и должно быть, — коротко согласился он. Лавастин еще после победы в Генте отослал домой большую часть своих людей, но Таллия привела с собой немалую свиту. Покарав ее мать, мятежную принцессу Сабелу, король великодушно позволил Таллии оставить при себе слуг, без которых она не привыкла обходиться. Поэтому теперь они возвращались в Лавас как маленькая победоносная армия.

— Не прельщайся удовольствиями жизни при дворе, Алан, — добавил Лавастин. — Какой смысл все время проводить в свите придворных, подобострастно ловя каждый взгляд и жест короля? Ради его удовольствия? Чтобы угодить ему?

— В удовольствиях короля нет ничего, над чем стоило бы смеяться, — оскорбленно возмутился Жоффрей. — Нет греха в том, чтобы наслаждаться охотой и прочими радостями жизни при дворе!

— Я успел заметить, — сказал Лавастин самым язвительным тоном, — что с гончими, лошадьми и ястребами ты знакомился гораздо охотнее, чем с производством тканей, кузнечным делом, сельским хозяйством, торговлей и медициной.

— У меня есть жена, а у нее управляющий и слуги. Так что пусть они и занимаются хозяйством.

— И у тебя, и у меня, и у нее есть управляющие. Но это не значит, что командир может рассчитывать на благополучный исход сражения, если сам во время битвы развлекается в шатре. Нет, кузен, Богу угождают настоящими делами, а не развлечениями.

— Господу угодны наши молитвы, — упрямо повторила Таллия.