Пылающий берег

— Благослови тебя Бог, моя малышка, папа тебя любит…

Анна и Сантэн усадили его в постели и, наполовину раздев, натянули на него ночную рубашку, а потом позволили ему снова упасть на подушки. После этого женщины избавили его от бриджей.

— Пусть ангелы охраняют твой сон, детка… — бормотал граф, когда его укрыли стеганым одеялом, наполненным гагачьим пухом, и Анна задула свечу.

Под покровом темноты Анна протянула руку и погладила лохматую голову графа. Ее вознаградил оглушительный храп, и женщина, выйдя следом за Сантэн из комнаты, мягко закрыла за собой дверь.

* * *

Сантэн лежала в постели, прислушиваясь к стонам и скрипам старого дома.

К счастью, ей хватило ума не поддаться искушению и не лечь в постель полностью одетой, потому что Анна явилась с одним из своих неожиданных визитов как раз тогда, когда Сантэн уже собиралась погасить лампу. Анна села на край кровати, став разговорчивой из-за вина, но не настолько одурманенная, чтобы не заметить неладное, если бы на девушке не было ночной рубашки. Зевая и вздыхая, Сантэн пыталась внушить Анне сонливость, но это не получалось, а Сантэн уже слышала, как вдалеке, в Морт-Оме, церковные часы пробили десять. Сантэн сделала вид, что заснула. Было настоящей мукой лежать неподвижно и следить за своим дыханием, потому что Сантэн вся горела от волнения.

Анна наконец заметила, что разговаривает сама с собой, и прошлась по маленькой спальне, собирая и складывая одежду Сантэн. Наконец она наклонилась над девушкой, чтобы поцеловать в щеку, а потом убавила фитиль лампы.

Едва оставшись одна, Сантэн села и обхватила себя руками, пытаясь справиться с предвкушением и страхом. Хотя умом она понимала, чем должна закончиться эта встреча с Майклом, точный механизм процесса оставался для нее дразнящее неясным. Но логика заставляла предположить, что в основном это не должно слишком сильно отличаться от того, что она множество раз наблюдала в полях и на скотном дворе.

Она утвердилась в этом в один из сонных летних дней, когда ее внимание привлек легкий шум в одном пустом стойле. Она забралась на чердак и сквозь щель между досками с изумлением наблюдала, чем занимались Эльза, кухонная девушка, и помощник конюха Жак, пока наконец до нее не дошло, что они играют в петуха и курицу, жеребца и кобылу. Потом она несколько дней думала об этом, после чего стала еще внимательнее подслушивать сплетни женской прислуги. Наконец она набралась храбрости и отправилась со своими вопросами к Анне.

В результате всех исследований она просто растерялась и была озадачена противоречиями. Если верить Анне, то эта процедура была чрезвычайно болезненной, сопровождалась обильным кровотечением и грозила страшными опасностями — беременностью и болезнью. Это не совпадало с той бурной радостью, с какой служанки обсуждали тему, и с тем хихиканьем и приглушенными вскриками восторга, которые Сантэн слышала собственными ушами, когда Эльза лежала под Жаком на соломе в пустом стойле.

Сантэн знала, что у нее высокий болевой порог; даже их добрый доктор Ле Брюн отметил это, когда вправлял ей сломанное предплечье без хлороформа.

— Надо же, и не пискнула! — восхищался он.

Да, Сантэн знала, что может выдержать боль так же, как любая из деревенских девушек в их поместье, а кроме того, у нее и прежде случались кровотечения. Часто, когда она была уверена, что ее никто не увидит, она могла снять со спины Нюажа тяжелое дамское седло, подобрать юбки и скакать верхом по-мужски. Прошлой весной, скача вот так без седла, она заставила жеребца перепрыгнуть через каменную стенку, что ограждала склон северного поля, — они прыгнули с нижней стороны и приземлились с высокой, в семь футов. В момент приземления Сантэн сильно ударилась о холку коня, и острая боль, похожая на удар ножом, пронзила все ее тело. Кровь потекла так сильно, что белые плечи Нюажа покрылись розовыми пятнами, и Сантэн было так стыдно, что она, несмотря на боль, сначала искупала жеребца в пруду в конце поля, а уже потом потащилась домой, ведя скакуна за собой.

Нет, ни боль, ни кровь ее не пугали. Ее тревога имела другой источник. Она смертельно боялась, что Майкл может разочароваться в ней… Анна предупреждала ее о таком.

— После этого мужчины всегда теряют интерес к женщине, les cochons[18].

«Если Майкл потеряет интерес ко мне, я, кажется, умру, — подумала она и даже заколебалась на мгновение. — Я не пойду… я не допущу этого…»

— О, но как я могу не пойти? — прошептала она вслух, чувствуя, как ее грудь вспухает от силы любви и желания. — Я должна. Я просто обязана.

Сгорая от нетерпения, она прислушивалась к тому, как Анна готовится ко сну в комнате по соседству. И даже когда наступила тишина, девушка еще выжидала, прислушиваясь к церковным часам, отбивавшим четверть, потом полчаса, и лишь тогда выскользнула из-под пухового одеяла.

Она нашла сорочку, сложенную Анной вместе с остальными вещами, потом замерла, наполовину надев панталоны.

— Зачем? — спросила она себя и задохнулась от смеха, зажав рот рукой.

А потом отбросила панталоны в сторону.