Пылающий берег

Полковник Франке, командующий германскими вооруженными силами, по достоинству оценил Лотара и попросил его набрать отряд разведчиков. Тот собрал группу, состоявшую из отважных буров, немецких поселенцев, готтентотов и других представителей черных племен, и вывел их в пустыню, откуда ожидалось вторжение южно-африканских войск.

Смэтс и Бота пришли с сорока пятью тысячами солдат и высадились в портах Свакопмунд и Людерицбухт. Отсюда они начали продвигаться в глубь континента, примеряя свою обычную тактику — молниеносные форсированные марши, зачастую без воды, на большие расстояния, атаки, берущие противника в клещи, и маневры с целью окружения. При этом новомодные автомобили на бензиновом ходу служили им так же, как лошади во время англо-бурской войны. Против этой массы людей у Франке было восемь тысяч солдат для защиты территории площадью больше чем в триста тысяч квадратных миль и береговой линии протяженностью в тысячу миль.

Лотар и его разведчики сражались с южноафриканцами своим собственным способом: отравляя колодцы на пути следования юнионистских войск, взрывая динамитом железнодорожные пути, заходя в тыл и атакуя коммуникации, устраивая засады и устанавливая мины, совершая налеты ночью и на рассвете, уводя лошадей. Эта тактика изматывала до изнеможения даже выносливых разведчиков Лотара.

Но все напрасно. Бота и Смэтс настигли крошечную немецкую армию и, обойдя ее с двух сторон, после сражения, где потеряли всего пятьсот тридцать человек убитыми и ранеными, добились безоговорочной сдачи полковника Франке, но не Лотара де ла Рея. С честью сдержав обещание, данное отцу, он собрал то, что оставалось от его отряда разведчиков, и пошел на север, в наводящий страх вельд, где росли деревья какао, чтобы продолжать борьбу.

Мать Лотара, Кристина, его жена и ребенок были отправлены в лагерь для интернированных немцев, созданный южноафриканцами в Виндхуке, и там все трое умерли.

Они погибли от эпидемии тифа, но Лотар де ла Рей знал, кого в конечном счете следует винить в их смерти, и, находясь в пустыне, лелеял и разжигал свою ненависть, ибо это было единственное, что у него осталось. Семья убита англичанами, владения захвачены и конфискованы. Ненависть стала горючим, которое помогало ему двигаться вперед.

О своей убитой семье он думал и сейчас, стоя у головы лошади на гребне одной из высоких дюн, что возвышались над зеленым Атлантическим океаном, где над течением Бенгуела[113] в солнечных лучах раннего утра поднимался пар.

Из клубящихся облаков тумана, казалось, являлось лицо его матери. Это была красивая женщина. Высокая и статная, с густыми светлыми волосами, доходившими ей до колен, когда она их расчесывала и заплетала в толстые золотые косы, укладывая вокруг головы, чтобы казаться еще выше. Ее глаза тоже были золотыми, и взгляд подобен прямому холодному взгляду самки леопарда.

Она умела петь, как одна из валькирий Вагнера, и передала Лотару любовь к музыке, наукам и искусству. Передала ему и свою красоту, классические тевтонские черты и густые локоны. Они падали на плечи из-под широкополой шляпы с двойной тульей и развевавшимся пучком страусиных перьев, стильно заткнутым за обвязанный вокруг и свисающий сзади тонкий солнцезащитный шарф. Как и у Кристины, волосы у Лотара были цвета только что выплавленной золотистой бронзы, но брови густые и темные над золотыми глазами леопарда, которые сейчас прощупывали серебристый туман над Бенгуелой.

Красота этой картины волновала Лотара так же, как могла бы взволновать музыка: как скрипки, играющие Моцарта, она вызывала в глубине его души то же чувство мистической меланхолии. Море было зеленым и тихим, даже рябь не портила бархатистого блеска. Низкий и нежный звук океана становился то громче, то затихал, подобно дыханию всех живых существ. Но вдоль линии берега густые заросли темных бурых водорослей гасили движение морской воды, и на ней не появлялись гребешки пены. Кусты водорослей танцевали медленный грациозный менуэт, сгибаясь и волнообразно колеблясь в такт океанскому ритму.

Оба ограничивавших залив мыса были укреплены расщепленной на геометрических форм глыбы скалой, белой от помета морских птиц и котиков, нежившихся там на солнце. Мех котиков блестел в просачивавшемся сквозь туман солнечном свете, а их причудливые крики в безветрии доносились до высокого гребня дюны, где стоял Лотар.

В глубине залива скалы сменялись темно-желтым, напоминавшим по окраске львиную шкуру песчаным берегом, а за первой дюной, как в ловушке, находилась широкая лагуна, обрамленная зарослями качавшегося тростника, — единственной зеленью в этом ландшафте. В мелких водах лагуны бродили полчища длинноногих фламинго. Великолепный розовый цвет этих собравшихся в большие стаи птиц горел подобно неземному огню, отвлекая Лотара от наблюдения за морем.

Фламинго не единственные птицы в лагуне. Здесь были стаи пеликанов и белых цапель, одинокие голубые цапли и целый легион длинноногих птиц помельче, кормившихся в этих богатых пищей водах.