Пылающий берег

Сантен кормила солдат, которые были слишком слабы, чтобы есть самостоятельно, а потом помогала санитарам менять бинты и повязки. Жара и пыль сделали все самое худшее, многие раны воспалились и начали гноиться.

После полуночи Сантен выскользнула из амбара и пошла к водокачке во дворе. Она была грязной и потной, очень хотелось помыться и переодеться в чистую, свежевыглаженную одежду. Уединиться для этого не было возможности, а те немногие вещи, что упакованы в саквояж, нужно хранить, ибо теперь это вся ее одежда. Сбросила нижнюю юбку и панталоны и выстирала их под краном, потом отжала и повесила на калитку, сама умылась холодной водой.

Сантен дала ночному ветерку осушить кожу и натянула еще сырое нижнее белье. Лишь расчесав волосы, почувствовала себя немного лучше, хотя глаза все еще щипало, они слегка опухли от дыма. Тяжесть горя, словно камень на груди, и безумная физическая усталость сделали ее ноги и руки тяжелыми. Видения пережитого — отец в дыму, белый жеребец, лежащий на траве, — возникали перед ней снова и снова, но она оградила себя от этих мысленных образов.

— Хватит, — сказала вслух, прислоняясь к дворовой калитке. — На сегодня хватит, я поплачу завтра.

— Завтра может и не наступить. — Голос на ломаном французском ответил из темноты, и это заставило Сантен вздрогнуть.

— Бобби?

Она увидела тлевший огонек его сигареты, он вышел из тени и прислонился к калитке подле нее.

— Вы — поразительная девушка, — продолжил по-английски. — У меня шесть сестер, но я никогда не встречал такой девушки, как вы. Между прочим, я встречал чертовски мало парней, которые могли бы быть вам под стать.

Сантен молчала. Когда Бобби затянулся сигаретой, при свете ее огонька рассмотрела его лицо. Он был красив и почти одного возраста с Майклом. Полные и чувственные губы придавали лицу кротость, которую прежде она не заметила.

— Послушайте, — его вдруг смутило ее молчание, — вы ведь не возражаете, что я разговариваю с вами, а? Я оставлю вас в покое, если вам так больше нравится.

Девушка покачала головой.

— Я не возражаю.

Какое-то время они молчали, Бобби попыхивал сигаретой, оба слушали доносившийся издалека шум битвы и иногда звучавшие в амбаре тихие стоны кого-то из раненых.

Затем Сантен повернулась к нему и спросила:

— Вы помните молодого летчика в шато, когда вы туда впервые приехали?

— Да. Того, что был с обожженной рукой. Напомните, как его звали… Эндрю?

— Нет, то был его друг.

— Дикий шотландец… да, конечно.

— Летчика звали Мишель.

— Я помню их обоих. Что с ними сталось?

— Мишель и я должны были пожениться, но он погиб…

Бобби был человеком незнакомым и добрым, Сантен не смогла больше сдерживать свои чувства и разговорилась. На странном английском рассказала о Мишеле, о планах жить в Африке, поведала об отце, о переменах, что произошли с ним после смерти матери, о том, как она, Сантен, старалась присматривать за стариком и пыталась сделать все, чтобы он не пил так много. Затем описала то, что произошло утром в горевшем шато.

— Иногда я думаю, что именно этого папа желал. По-своему устал от жизни. Захотелось умереть, чтобы снова быть с мамой. Но теперь и его, и Мишеля больше нет. У меня никого не осталось.

Когда она наконец закончила рассказ, то почувствовала себя опустошенной и усталой, тихо смирившейся со своей судьбой.

— Да, вы и правда прошли через ужасные муки. — Бобби протянул руку и сжал ее предплечье. — Жаль, что я не могу вам помочь.

— Вы уже помогли мне. Спасибо, Бобби.

— Я мог бы дать вам… немного настойки опия, вам надо выспаться.

Сантен почувствовала, что кровь застучала у нее в висках: страстное желание получить быстрое забвение, которое он ей предлагал, было столь сильным, что это напугало ее.

— Нет, — отказалась она с излишней выразительностью. — Со мной все будет в порядке. — Поежилась. — Мне холодно, и уже поздно. Еще раз благодарю за то, что выслушали меня.

Анна повесила одеяло в виде ширмы в конце амбара и сделала для них с Сантен матрас из соломы. Упав на него, девушка почти тотчас же заснула мертвым сном и пробудилась на рассвете в поту от нахлынувшей на нее неукротимой тошноты.

Еще не до конца проснувшись, пошатываясь и спотыкаясь, она вышла наружу и ухитрилась спрятаться за каменной стеной двора, прежде чем стошнило. А когда распрямилась и вытерла губы, прижимаясь к стене в поисках опоры, то обнаружила рядом с собой Бобби Кларка. На его лице появилось встревоженное выражение, он взял ее запястье и проверил пульс.

— Я думаю, мне лучше вас посмотреть.

— Нет. — Сантен почувствовала себя уязвленной. Это новое недомогание тревожило, ибо она всегда была здоровой и сильной. А вдруг врач обнаружит какую-нибудь ужасную болезнь?

— Я хорошо себя чувствую, правда. — Но он решительно повел ее за руку к санитарной машине на стоянке и опустил холщовые боковые шторки.

— Ложитесь туда, пожалуйста. — Бобби не обращал внимания на протесты и расстегнул ей блузку, чтобы прослушать грудь.

Его манера была такой требовательно-профессиональной, что Сантен больше не спорила и смиренно подчинилась, садясь, кашляя и дыша по указанию.