Пылающий берег

— Я действительно очень хочу, чтобы ты села с нами за обеденный стол, — ворковала та. — Здесь ты не прислуга.

Сантен не надо было обладать особой проницательностью, чтобы понять, что связь между Анной и Гарри крепнет и расцветает с каждым днем. Но до сих пор она не находила подходящего предлога, чтобы заговорить об этом со старым другом, хотя не терпелось разделить с ней эту радость — пусть не ее собственную.

Анна схватила серебряную щетку для волос и стала сильными размашистыми движениями расчесывать ей волосы, запрокинув назад голову.

— Ты хочешь, чтобы я попусту тратила время на то, чтобы слушать эту болтовню, похожую на гусиное гоготание?

И Анна так умело имитировала шипящие звуки английского языка, что Сантен расхохоталась от восторга.

— Нет уж, спасибо. Я ни слова не понимаю во всей этой умной болтовне. Старая Анна будет чувствовать себя гораздо счастливее и принесет гораздо больше пользы на кухне, приглядывая за ухмыляющимися черными плутами.

— Но папа Гарри так хочет, чтобы ты присоединилась ко всем нам, он так много говорил мне об этом. Думаю, ты ему нравишься все больше.

Смешно поджав губы, Анна фыркнула.

— Ну, ладно, хватит этой чепухи, молодая леди, — суровым голосом произнесла она и стала прилаживать тонкую золотистую сетку на волосы Сантен, пряча ее непослушные кудри под желтыми битками, густо разбросанными по сетке. — Pas mal! (Неплохо!) — Отошла и одобрительно кивнула.

— Ну, а теперь платье.

Она направилась, чтобы принести платье с кровати, пока Сантен, скинув с себя халат, стояла перед зеркалом голая.

— Шрам на ноге заживает очень хорошо, но ты по-прежнему ужасно коричневая, — подытожила было Анна, но внезапно умолкла, держа желтую тафту на вытянутых руках, пристально смотря на Сантен и растерянно хмурясь.

— Сантен! — чуть не взвизгнула она. — Когда у тебя последний раз были плохие женские дни?

Та инстинктивно наклонилась, подхватила халат и прикрылась им, словно защищаясь.

— Я была больна, Анна. Сотрясение мозга, и воспаление на ноге.

— Когда в последний раз у тебя были плохие дни?

— Ты просто не понимаешь. Я была больна. Разве ты не понимаешь, когда у меня было воспаление легких, тоже была задержка…

— Но не с тех же пор, как ты вырвалась из пустыни! — Анна сама ответила на свой вопрос. — Не с тех же пор, как ты пришла из пустыни с этим немцем, с этой помесью, этим немцем-африканесом!

Отбросив платье в сторону, она стянула с Сантен халат.

— Нет, Анна, я просто была больна. — Сантен вся дрожала. До этой самой минуты ее мозг как будто напрочь отвергал ту ужасную возможность, которая только что была высказана вслух.

Анна осторожно приложила свою мозолистую руку к животу Сантен, и та съежилась от этого прикосновения.

— Я ни одной минуты не верила ему, этому негодяю с кошачьими глазами и желтыми волосами и с этой здоровенной штукой под брюками. Теперь я понимаю, почему ты даже разговаривать с ним не захотела, когда мы уезжали, почему ты смотрела на него, как на врага, а не как на своего спасителя.

— Анна, у меня и раньше бывали задержки. Это могло бы…

— Он тебя изнасиловал, моя бедная девочка! Он надругался над тобой! Что ты могла поделать? Разве не так?

Сантен поняла, какой выход предлагает Анна, и ей до ужаса захотелось согласиться.

— Он заставил тебя, моя девочка, разве нет? Скажи Анне.

— Нет. Он не принуждал меня.

— Ты позволила ему? Ты разрешила?.. — в лице Анны появилась брезгливость.

— Я была до такой степени одинока. — Сантен упала на стул, закрыв лицо руками. — Я не видела ни одного белого человека почти два года, а он был так добр и так красив; кроме того, я была обязана ему своей жизнью. Разве ты не понимаешь, Анна? Пожалуйста, скажи, что понимаешь!

Анна обхватила ее своими крепкими полными руками, Сантен прижалась к ее мягкой теплой груди, и обе замолчали, потрясенные и испуганные.

— Ты не можешь родить его, — сказала наконец Анна. — Нам нужно избавиться от этого.

Страшный смысл ее слов напугал Сантен еще больше, она задрожала всем телом, пытаясь ухватиться за любую спасительную мысль.

— Мы не можем принести еще одного незаконнорожденного в Тейнисграаль, они такого не выдержат. Стыд ужасный. Они приняли одного, но ни минхерц, ни генерал не в состоянии будут принять другого. Ради всея нас, ради семьи Мишеля и Шаса и тебя самой, ради всех, кого ты любишь, избавься от этого. Выбора у тебя нет.

— Анна, я не могу сделать такое.

— Ты любишь человека, который наградил тебя этим?

— Нет. Больше не люблю. Я ненавижу его. О, Господи, как я его ненавижу!

— Тогда избавься от его творения, пока он не уничтожил тебя и Шаса, и всех нас.

Обед превратился в кошмар. Сантен сидела в самом конце длинного стола и вежливо улыбалась, хотя сгорала от стыда. Этот ублюдок, засевший в ее животе, казался ядовитой змеей, свернувшейся клубком и приготовившейся к удару.