Пылающий берег

Лотар дотронулся до его лба — кожа была холодной и липкой, как у рептилии. Знал, что остальные наблюдают за ним, ожидая каких-то действий. Уже много раз они видели, как он залечивал огнестрельную рану или вправлял сломанную ногу, выдирал больной зуб — в общем, исполнял обязанности доктора. Надеялись, что и сейчас сделает что-нибудь для их умиравшего товарища. Эти ожидания и собственная беспомощность раздражали Лотара больше всего.

Внезапно с губ Лига сорвался хриплый крик, и он затрясся, как в припадке эпилепсии. Единственный открытый глаз закатился, стал виден только налитый кровью белок, тело под одеялом изогнулось дугой.

— Это предсмертные конвульсии, — тихо сказал Лотар. — Как после укуса ядовитой змеи. Они не продлятся долго.

Умирающий бился о землю, скрежеща зубами и высунув распухший посиневший язык. Он кусал его, раздирая до крови. Хлынула кровь, попадая в неработавшие легкие, и Лип стал задыхаться, хотя редкие стоны еще прорывались сквозь стиснутые челюсти.

Тело несчастного еще больше изогнулось, охваченное новым приступом, из-под одеяла раздался вдруг страшный треск. Это отравленный организм начал освобождаться от фекалий, разнося вокруг жуткую, тошнотворную вонь. Смерть была долгой и отвратительной. Когда наступил конец, окружившие Липа товарищи, не ведавшие, что такое страх, содрогнулись от ужаса, став мрачнее тучи.

Торопясь, они выкопали неглубокую могилу и свалили в нее завернутое в испачканное серое одеяло тело. А по том также торопливо забросали могилу землей, словно желая побыстрее отделаться от этого ужаса и страха. Один из слуг соорудил из веток небольшой костер и заварил кувшин кофе. Лотар вытащил из мешка полупустую бутылку бренди. Они в молчании передавали бутылку из рук в руки и избегали смотреть туда, где лежал в песке голый, сжавшийся в комок бушмен.

Покончив с кофе и бренди, Варк Яан, готтентот, говоривший на языке санов, привстал с корточек и выплеснул кофейную гощу в костер.

Он пересек площадку и подошел к бушмену, приподнял его с земли за связанные запястья, так что тот повис, растянувшись в рост, на собственных руках. Готтентот поднес бушмена к костру и достал из него горящую веточку. По-прежнему удерживая бушмена одной рукой, дотронулся веточкой до обнаженной мошонки старика. Сан дико вскрикнул, задохнувшись от боли, а на мошонке тут же вздулся прозрачный пузырь, похожий на мягкого серебристого слизняка.

Сидевшие вокруг костра рассмеялись. В этом смехе эхом прозвучали и ненависть, и ужас перед смертью от яда, которую смогло бы удалить страстное желание доставить боль и унижение, на какие только была способна их изобретательность.

Лотар содрогнулся от смеха, поймав себя на том, что в нем самом поднимаются те же животные страсти; следовательно, все его собственные понятия о человечности оказывались весьма уязвимыми. Невероятным усилием он подавил их и поднялся па ноги. Хорошо знал, что не сможет предотвратить то, что должно было произойти, как невозможно отогнать львов от только что убитой ими жертвы. Его самого разорвут на части, попытайся он их удержать.

Лотар избегал смотреть в лицо бушмену, в его затравленные желтые глаза. Было совершенно ясно: он понимает, что его ждет смерть, но вряд ли сумеет догадаться, какой она будет. Лотар снова взглянул на своих людей, ощутив вдруг приступ тошноты от того, что увидел. Казалось, от них за версту несет грязной похотью и поистине звериной страстью, исказившей лица почти до неузнаваемости, будто он смотрел сквозь толстое нечищенное стекло.

После того, как каждый из них по очереди взгромоздился на бушмена, повизгивая от наслаждения, словно это была прекрасная женщина, Лотар подумал, что, возможно, в самом конце этого кошмара и будет вознагражден.

— Ну, что же, — старался держаться спокойно, однако охрипший голос выдавал испытываемое им отвращение, — я возвращаюсь к фургонам. Бушмен ваш, но я должен узнать, видел ли он белую женщину или, может быть, слышал о ней. Он должен дать ответ на этот один-единственный вопрос. Пока все.

И направился к своей лошади. Поскакал к фургонам, не оглядываясь. И только раз до него долетел такой истошный крик боли, смешанный с яростью, что кожа покрылась мурашками, но стон тут же затих, унесенный горячим ветром пустыни.

Поздно вечером, когда его люди прискакали обратно, Лотар лежал под фургоном, привесив сбоку весь разбитый и заржавевший фонарь. Читал потрепанный, старенький томик Гете, в сотый раз спасавший его в моменты, когда душа иссушалась и ныла, нуждаясь в поддержке.

В сальном смехе мужчин, спешившихся и расседлавших лошадей, звучало сытое удовольствие, словно они вернулись с буйной пирушки, где наелись и напились вволю. Сварт Хендрик подошел к Лотару, чуть пошатываясь, как после попойки. Бросилось в глаза, что его сапоги были густо забрызганы каплями засохшей крови.

— Сан не видел белую женщину, но от других бушменов в пустыне слышал очень странные и загадочные рассказы о женщине с ребенком из чужой страны, где никогда не светит солнце, которая жила с двумя старыми бушменами.