Пылающий берег

— О, я уверен, что мы сможем сдерживать их достаточно долго, особенно если битва на Сомме пойдет быстро и успешно, как мы предполагаем. Тогда натиск здесь быстро ослабнет, по мере того, как союзное наступление приведет к захвату немецкого тыла.

— Но что, если наступление сорвется и ситуация снова станет патовой? — тихо по-фламандски спросила Сантен.

Для девушки, да еще слабо владевшей английским, было нелегко сразу схватить суть. Майкл отнесся к ее вопросу с уважением, отвечая на африкаанс, словно говорил с мужчиной:

— Тогда натиск на нас будет велик, особенно потому, что у гуннов превосходство в воздухе. Мы можем снова потерять холмы. — Он сделал паузу и нахмурился: — Им придется вводить в бой резервы. Мы даже, может быть, будем вынуждены отступить вплоть до самого Арраса…

— Аррас! — У Сантен перехватило дыхание. — Это значит… — Она не договорила, но посмотрела вокруг, на свой дом, словно уже прощалась с ним. Аррас находился далеко в тылу.

Майкл кивнул:

— Когда начнется наступление, вы здесь будете в крайней опасности. С вашей стороны было бы благоразумнее покинуть шато и отправиться на юг, в Аррас или даже в Париж.

— Никогда! — вскричал граф, опять переходя на французский. — Де Тири никогда не отступает!

— Кроме как под Седаном, — пробурчала Анна, но граф не снизошел до того, чтобы выслушивать такие легкомысленные речи.

— Я буду стоять здесь, на своей собственной земле. — Он указал на древнюю винтовку системы «шаспо», что висела на кухонной стене: — Вот оружие, с которым я сражался под Седаном. Мы научили бошей бояться его. Они припомнят тот урок. Луи де Тири преподаст им его снова!

— За мужество! — воскликнул Эндрю. — Я поднимаю тост за вас. За французскую доблесть и триумф французского оружия!

Естественно, графу пришлось ответить тостом «За генерала Хейга и наших храбрых британских союзников!»

— Капитан Кортни — южноафриканец, — подчеркнул Эндрю. — Нам следует выпить и за них.

— Ах! — Граф с энтузиазмом откликнулся по-английски: — За генерала… Как зовут вашего дядю? За генерала Шона Кортни и его храбрых южноафриканцев!

— Этот джентльмен, — Эндрю показал на слегка осоловевшего и покачивавшегося рядом на скамье доктора, — офицер Королевской медицинской службы. Превосходной службы, достойной нашего тоста!

— За армейскую медицинскую службу Великобритании! — принял вызов граф, но когда потянулся за своим стаканом, тот задрожал прежде, чем он до него дотронулся; поверхность красного вина покрылась рябью. Граф замер, и все подняли головы.

Стекла кухонных окон задребезжали, и тут же раздался грохот артиллерийского залпа. Немецкие пушки снова начали свою охоту на холмах, злобствуя и лая, подобно диким собакам; и пока присутствующие молча прислушивались к орудийным раскатам, им представлялись страдания и мучения солдат в жидкой грязи окопов всего за несколько миль от того места, где они сидели в теплой кухне, насытив свои животы пищей и добрым вином.

Эндрю поднял стакан и мягко произнес:

— Выпьем за тех бедняг, там, в грязи. Пусть они выживут.

На этот раз даже Сантен отпила от стакана Майкла, и глаза ее наполнились слезами.

— Очень не хотел бы отравлять другим удовольствие, — молодой врач, пошатываясь, встал, — но этот артиллерийский огонь подает мне сигнал к работе: уже отправились в обратный путь, в тыл, санитарные машины.

Майкл попытался подняться вместе с ним и ухватился пальцами за край стола, чтобы удержаться на ногах.

— Я хотел бы поблагодарить вас, господин граф, — официально начал он, — за вашу учтивость… — Слово слетело с языка, и Майкл повторил его, но речь стала невнятной, куда-то пропал смысл того, о чем хотелось сказать. — Я приветствую вашу дочь, мадемуазель де Тири, 1'ange du bonheur[52]… — Ноги подкосились, и Майкл стал мягко оседать.

— Он же ранен! — воскликнула Сантен, бросившись вперед и подхватив его прежде, чем оратор ударился об пол. Попыталась подставить ему свое худенькое плечо. — Помогите мне!

Эндрю, покачиваясь, двинулся ей на помощь, и вдвоем они наполовину вынесли, наполовину вытащили Майкла из кухонной двери.

— Осторожно, его больная рука, — сказала, задыхаясь под своей ношей, Сантен, когда они подняли Майкла, чтобы посадить в коляску мотоцикла. — Не делайте ему больно!

Майкл развалился на подбитом чем-то мягким сиденье с блаженной улыбкой на бледном лице.

— Мадемуазель, вы можете быть уверены, что у него, счастливца, вся боль уже позади. — Неверной походкой Эндрю обошел мотоцикл, чтобы сесть за руль.

— Подождите меня! — закричал доктор, когда они с графом, поддерживая друг друга и непроизвольно раскачиваясь из стороны в сторону, оторвались от дверного косяка и неуклюже стали спускаться по ступеням.

— Забирайтесь, — пригласил Эндрю и с третьей попытки завел свой «ариэль», испустивший рык и синий дым. Доктор вскарабкался на заднее сиденье, а граф засунул одну из двух бутылок кларета, которые были у него в руках, в боковой карман водителя.

— Это чтобы не замерзнуть, — объяснил он.

— Вы — достойнейшие из людей. — Эндрю отпустил сцепление, и «ариэль», взвизгнув, резко развернулся.