Пылающие небеса

Он молчал. Иоланта надеялась, что сумела задеть его чувства – если, конечно, есть что задевать.

– В нашем положении дружба невозможна. – Голос принца звучал ровно, почти бесстрастно. – Она приносит страдания либо нам, либо нашим друзьям. Запомни это, Фэрфакс, прежде чем сдружишься со всеми вокруг.

* * *

Утренний урок – первый за день – вел профессор по имени Эванстон. Тощий и седовласый, он буквально утопал в своей профессорской черной мантии. Семестр только начинался, и Эванстон взялся за новую тему – «Скорбные элегии» римского поэта Овидия. К счастью для Иоланты, ее знаний латыни оказалось более чем достаточно, чтобы все понимать.

Урок сменился службой в часовне, показавшейся Иоле безмерно долгой и мрачной. А затем принц снова повел ее в пансион, где, к ее удивлению, был подан весьма сытный завтрак. Юноши, многие из которых, как Иоланта видела, перекусили утром по дороге, набрасывались на еду с такой жадностью, точно три дня крошки в рот не брали.

После трапезы они отправились на уроки – которые здесь назывались «отделениями», – пока не пришла пора вернуться в пансион на обед, к коему присоединилась и миссис Хэнкок, пропустившая завтрак. Молитву снова произносила она, на сей раз не упомянув имени Фэрфакса, однако Иоланта постоянно чувствовала на себе ее цепкий взгляд.

Она сама не понимала, что это на нее нашло, но после обеда, когда мальчики гуськом покидали комнату, задержалась и подошла к миссис Хэнкок:

– Мои родители просили передать вам, что в этом семестре со мной будет гораздо меньше проблем.

Если миссис Хэнкок и ошеломил поступок ученика, она ничем этого не выдала. Только усмехнулась:

– Что ж, в таком случае, надеюсь, ты прислушаешься к словам родителей.

Несмотря на взмокшие ладони, Иоланта вежливо улыбнулась:

– Они тоже на это надеются. Хорошего дня, мэм.

Принц ждал ее у двери. Иола с удивлением отметила, сколь он мрачен и раздражен – это он-то, обычно такой сдержанный и невозмутимый. Даже слова ей не сказал, пока они выходили из комнаты.

Но уже на улице тихо произнес:

– Молодец.

– И именно поэтому ты смотрел так, точно сгораешь от желания чем-нибудь меня треснуть?

– Она следила бы за тобой куда тщательнее, если бы верила, что наша дружба искренняя. – Губы принца чуть искривились в полунасмешке. – Пусть лучше считает меня самодовольным типом, а тебя – оппортунистом.

«В нашем положении дружба невозможна».

Жалеть его Иола не собиралась. Но пожалела.

* * *

Тит с любопытством ждал, как же Фэрфакс отреагирует на их послеобеденные отделения.

У них снова была латынь – урок вел преподаватель Фрамптон с огромным, похожим на клюв, носом и толстыми губами. Казалось, он будет ими шлепать, однако Фрамптон произносил слова с прямо-таки ораторской дикцией, рассказывая об изгнании Овидия из Рима и читая ученикам из «Скорбных элегий».

Фэрфакс казалась очарованной актерским талантом Фрамптона.

Глядя на ее закушенную губу, принц вдруг понял, что она не только слушает преподавателя – она ловит каждое тоскующее слово Овидия.

Сейчас Фэрфакс тоже была изгнанником.

Урок длился уже почти четверть часа, когда она наконец поняла, кто такой Фрамптон. Читая, он проходил мимо ее стола. Она подняла взгляд и потрясенно уставилась на его галстук, заколотый булавкой со стилизованным изображением печально известного водоворота Атлантиды. Фэрфакс тут же склонила голову и принялась быстро царапать что-то в своей тетради, не глядя на учителя, пока тот не вернулся на свое обычное место перед классом.

А после урока затащила Тита под арку в задней части двора, крепко стиснув его руку:

– Почему ты мне ничего не сказал?

– Это же очевидно. Нужно быть слепым, чтобы не заметить.

– Здесь есть агенты, которые не носят эмблему?

– А ты как думаешь?

Фэрфакс втянула воздух:

– Сколько?

– Хотел бы я знать! Тогда не приходилось бы подозревать всех подряд.

Она оттолкнула Тита:

– Я пойду назад одна.

– Счастливо прогуляться!

Она ринулась прочь, но вдруг, словно вспомнив что-то, вновь повернулась к нему:

– Что еще ты от меня скрываешь?

– А сколько информации ты сможешь вынести?

Поистине, неведение иногда – блаженство.

Фэрфакс упрямо сощурилась, но ушла, ничего больше не спрашивая.

* * *

Она не пошла прямо в пансион, а побрела на северо-восток от школьных ворот. Слева от дороги простирались широкие зеленые поля, справа возвышалась кирпичная стена вдвое выше Иоланты.

Вдоль стены расположились лоточники. Какая-то старуха, вся в заплатах, пыталась всучить Иоле ручную соню. Загорелый мужик балансировал подносом, полным блестящих сосисок. Здесь торговали пирогами, пирожными, фруктами и чем угодно, что может быть съедено без тарелок и вилок. Вокруг каждого торговца толпились младшие ученики, точно муравьи на куске сахара – одни что-то покупали, другие глотали слюни.

Обыденность происходящего заставила Иоланту острее почувствовать себя не на своем месте. Эти мальчишки так жили, она же просто проходила мимо, притворялась.

– Фэрфакс!