Пылающие небеса

По мнению Тита, миссис Хэнкок была гораздо более привлекательной женщиной, чем пыталась казаться. Она отдавала предпочтение бесформенным платьям бесчисленных оттенков скучного коричневого цвета, а волосы всегда прятала под большим белым чепцом. Но вот что действительно оставляло прочное впечатление искусственности, так это выступающие зубы – Тит не верил, что они и правда такие огромные.

К его облегчению, миссис Хэнкок, говорившая с мальчиком по левую от себя руку, кажется, не заметила внимания Фэрфакс. И, к еще большему его облегчению, та долго не пялилась. Честно говоря, вообще не пялилась. Если бы Тит не наблюдал за ней, ожидая чего-то подобного, то мог бы и не заметить этот беглый мимолетный взгляд.

Фэрфакс тем временем дальше демонстрировала свое нежелание есть, жуя спаржу так, словно это опилки. Теперь уже повернулась миссис Хэнкок и пристально посмотрела на ее затылок.

Тит быстро опустил глаза. Сердце неистово колотилось. А вдруг женщина скорее распознает в вернувшемся ученике девчонку? Она уже что-то подозревает или же обращает внимание потому, что номинально Фэрфакс – лучший друг принца, и за ним нужно тщательно следить?

– Передай соль, – обратился Уинтервейл к Фэрфакс.

Солонка – маленькая оловянная чашка – стояла прямо перед ней. Вот только в любом приличном доме Державы блюда подают уже приправленными по вкусу каждого сидящего за столом. Если только Фэрфакс никогда не помогала с готовкой, она наверняка даже не знает, как выглядит соль.

Но прежде, чем Тит смог что-то сделать, она уверенно взяла себе щепотку соли, посыпала на корюшку и передала солонку.

Тит потрясенно уставился на Фэрфакс и получил в ответ взгляд, полный чистейшего осуждения.

Вскоре они с Уинтервейлом снова увлеченно болтали о крикете. Титу удавалось более-менее связно отвечать Кашкари, но он не мог сосредоточиться, то и дело отвлекаясь на Фэрфакс и ее нового друга, явно наслаждавшихся общением.

А еще на взгляды, которые бросала на них миссис Хэнкок – ведь это явно уже больше, чем просто случайность.

Разговор о крикете не ограничился временем ужина – он продолжился в комнате Фэрфакс, причем Тита подчеркнуто не пригласили.

Вернувшись к себе, он открыл комод, стоявший рядом с кроватью, и достал шар Хансена последней модели – пишущую машинку, походившую на механический игольчатый валик, где кнопки-иголочки располагались на медном полушарии.

Тит вставил лист бумаги в полуцилиндрический каркас. Кнопки начали двигаться, приводя в движение короткие клапаны под ними и образуя слова и предложения, которые составляли ежедневный отчет Далберта принцу.

Этот отчет, частично застенографированный, частично зашифрованный, показался бы бессмысленным его школьным товарищам – и большинству магов тоже, если уж на то пошло. Но Титу половинка страницы поведывала столько же, сколько целая английская крупноформатная газета.

Обычно он получал информацию о решениях парламента, сегодня же в сообщении не упоминался ни регент, ни премьер-министр. Только сведения, которые Далберт собрал на Фэрфакс и ее опекуна.

Хейвуд родился на самом крупном из островов Сирены – живописном архипелаге, расположенном на юго-западе от основных земель Державы. Его отец владел прибыльной рыболовной флотилией, мать была специалистом по сохранению рыбных запасов. У пары родилось трое детей: Хелен, умершая еще в детстве, Гиперион, юнцом сбежавший из дома, и, наконец, Горацио, достигший таких высот, что любой родитель мог бы гордиться таким сыном.

Записи о его образовании оказались достаточно типичны для одаренного и амбициозного юноши. Он поступил в Консерваторию, где его потрясающие способности выделялись даже на фоне прочих в немалой степени талантливых учеников. В конце третьего года его родители один за другим скончались, и Хейвуд связался с кутилами. Далее к отчету прилагался списочек из множества незначительных нарушений, хотя успехи молодого мага в учебе ничуть не уменьшились.

Все гулянья резко прекратились, когда он взял на себя попечительство одиннадцатимесячной девочки – Иоланты Сибурн. О сироте ранее заботилась троюродая бабка, но, заболев, она связалась с человеком, который значился следующим в завещании покойных Сибурнов и должен был взять на себя ответственность за малышку.

Что интересно, из-за опекунства разыгрался небольшой спор. Объявился другой друг семьи – женщина, заявившая, мол, еще до рождения Иоланты Сибурны попросили включить ее в завещание как того, кто позаботится о ребенке в маловероятном случае их кончины.

Однако в завещании обнаружилось лишь имя Хейвуда, на чем, собственно, дело и закончилось.