Наверное, разбить сердце человека – это самое простое, что можно сделать. Это самое простое, как разбить вдребезги стакан или вазу, если бросить их на пол, можно уничтожить другого человека одним словом или одним действием. Это легко.
Мое поведение было непростительным, но я не мог идти дальше. Я не мог уйти. Я не хотел обнадеживать кого-либо. Я не хотел, чтобы эти семена проросли. Я должен был отступить. Это не было обязательством. Никто не мог заставить меня делать то, чего я не хотел. Я не хотел.
Может быть, поцелуй – это простое движение губ. Это способ выразить привязанность. Достаточно просто пошевелить губами. Для другого человека этого было достаточно, но для меня все шло не так.
Может быть, за все это время у меня было много девушек. Были те, кто был очень соблазнительным. Но ни одна из них даже не приблизилась к краю моих губ. Я всегда сдерживал себя. Некоторые из них очень навязчивы. Но я как-то справлялся с ними.
Ничего другого, но все же этот момент должен быть особенным, и мои губы должны были касаться только того, кто занимал место в моем сердце.
В ту ужасную ночь, когда она поцеловала меня, она была единственной. Такой чистой и непорочной. Мне хотелось потеряться в ней. Я не хотел, чтобы кто-то это прерывал. Я не мог разделить свое дыхание ни с кем другим.
Я был слишком молод для этих чувств, которым не мог дать названия, но чувствовал. Мне не нужно было время, чтобы понять, что я уже достаточно взрослый.
Я задумался.
По настоянию отца, а не матери, Сенем осталась с нами еще на некоторое время. А потом ей захотелось домой. Она задержалась ненадолго и быстро выскользнула за дверь.
Она даже не обернулась и не попрощалась. Она не была такой жестокой девушкой.
Но она предпочитала вымещать злость, потому что не получала от меня желаемого.
В те минуты, когда я подвозил Сенем к ее дому, все происходило медленнее, и я впервые порадовался, что Нисы нет поблизости.
Потому что Сенем сдалась, как только мы заехали в начало улицы. После Бахар еще одна девушка, плачущая рядом со мной, вызвала у меня странное чувство, но я все равно ничего не мог сделать. Я не мог подойти к Сенем, не мог обнять ее, не мог даже сказать несколько слов, чтобы утешить ее, – мой разум и сердце как будто остановились. Я не был таким бездушным человеком, но ничего не мог с собой поделать. Я никогда не отправлялся в этот путь с намерением внушить Сенем те чувства, которые испытывала она.
Когда мы подъехали к ее дому, она, поцеловав меня в щеку и извинившись за этот вечер, вошла в сад и скрылась из моего поля зрения. И снова я со всей холодностью смотрел, как она уходит. Мне было жаль эту девушку.
Не прошло и нескольких минут после того, как она вошла в дом, как она извинилась и написала, что любит меня. В моем сердце не было ни малейшего шороха. Оно словно находилось в коконе.
Когда я уехал от Сенем и снова вернулся домой, все было еще более накалено. Мама снова выплеснула на меня весь свой гнев и загнала в угол, чтобы я как можно скорее покончил с этой ерундой. Как будто я не хотел этого делать, она душила меня.
Отец, хотя и поддерживал меня до ужина, после ужина предпочел промолчать и наблюдал за моей ссорой с матерью со стороны.
В итоге я схватил свою небольшую сумку и бросился вон. Я не знал, что с матерью, но ее поведение меня еще больше злило. Да, конечно, я осознавал, какие глупости совершаю, но не нужно было постоянно повторять мне это, как она повторяет маленькому ребенку список того, чего делать не следует. Исправить ситуацию было не так просто, как она думала, и она должна была как-то понять меня.
Я бросил сумку на заднее сиденье машины и, прислонив руки к окну, некоторое время дышал свежим воздухом. Мне нужно было успокоиться. Мама в некоторые моменты меня очень утомляла. Может быть, мне вообще не стоило ждать дня рождения и надо было закончить все прямо сейчас, иначе этот вопрос, похоже, затянется. Тем более что были не только Сенем, но и другие. К примеру, Огуз…
– Демир?
Испугавшись голоса, я попытался отвлечься от своих мыслей и отдернул руки от окна, на которое опирался. Когда я обернулся и посмотрел на подошедшего, передо мной стоял главный виновник моей жаркой ссоры с матерью.
– Дядя Деврим, добрый вечер.
Не обращая внимания на свой гнев, я постарался поприветствовать его очень вежливо. По его темным глазам ничего нельзя было понять, но, судя по тому, что говорили мать и отец, он кое-что знал, доктор Алтун.
Когда он спросил: «Ты свободен?», я не знал, как ответить.
Вообще-то, мне хотелось поскорее отправиться домой, лечь спать и сбросить этот стресс, но взгляд дяди Деврима говорил о том, что он настаивает на разговоре со мной. Я не собирался заставлять ждать этого человека, от которого я часто получал больше помощи, чем от отца, и готов был выслушать все, что он скажет.
– Конечно.
– Может, прогуляемся?
Когда я кивнул, он жестом показал, чтобы я шел вперед. Подумав, что приходит, то и уходит, я начал медленно пошел.