Пылающая полночь

— Это с твоей точки зрения. А дворяне просто не понимают, что высокомерие и наглость, с которыми они привыкли обращаться с чернью, для ходоков оскорбительны. По крайней мере, большинство дворян. Я думал, что это для тебя давно не секрет, ты же неоднократно видел, как они ведут себя в Ленбурге… до первой стычки, правда. Но в центральных провинциях власти не обламывают дворян так, как это делают здесь. Кроме того, не стоит забывать о том, что в глазах многих вы зарабатываете на зле. Не уничтожаете его, подобно рыцарям, служащим империи и Свету, а наживаетесь на нем, даже уничтожая жвальней и ходячих мертвяков. Вы ходите в Пустоши за трофеями, и уже одно это отличие от бла-ародных «служителей Света» делает вас в глазах людей чуть ли не исчадием зла. И это мнение опять же большей частью в чести у дворянства. У паркетных шаркунов, восторженных юнцов, упертых рыцарей-фанатиков… в общем, у многих, Дим.

— А обычные люди? — спросил я.

— Обыватели… горожане и крестьяне — для них нет разницы между ходоком и наемником, они просто ее не видят. В конце концов, в центральных провинциях ходокам делать почти нечего, там с редкими черными пятнами справляются рыцари и инквизиторы, так что местные жители просто не в курсе ваших правил и привычек. Для них любой вооруженный безродный, не состоящий на службе императора или в копье дворянина, либо бандит, либо наемник. Последних же обыватели терпеть не могут и вполне заслуженно. Представляешь, как ведут себя наемничьи банды в завоеванных городах или занятых селах?

— Откуда ты это все знаешь? — удивился я.

— В отличие от некоторых, я не только слышу, о чем говорят люди, но и слушаю, — гордо ответил дух, но уже через секунду примирительно добавил: — Если помнишь, некоторые твои знания и воспоминания мне доступны без всякого разрешения, а когда Полуногий заговорил о налаживании отношений с империей, твои воспоминания о встречах с жителями центральных провинций всплыли по одному-единственному желанию. В своих немногочисленных визитах в другие имперские города ты просто не замечал взглядов окружавших тебя людей и их шепотков. Но могу заметить, в таком положении есть и свои плюсы.

— Это какие же? — хмуро спросил я, с подачи соседа получив несколько подтверждающих его слова образов… образов из моей памяти.

— Восторженные девчонки, Дим! В глазах всяческих дочек трактирщиков, внучек деревенских старост и начитавшихся любовной лирики молоденьких дворяночек ты выглядел буквально романтическим героем. Настолько, что тебе стоило лишь бровью повести, и они бы с визгом повыпрыгивали из панталон! — расхохотался дух, с-скотина такая!

Следующие несколько дней слились для меня в сплошную круговерть. Я мотался между стольниками и Ленбургским Домом, словно посыльный мальчишка, по несколько раз за день, таская с собой ворох бумаг. Переписку между инквизитором и свободными ходоками ни Церковь, ни мои коллеги не желали доверять никому другому. Почему? Кто бы мне самому ответил на этот вопрос. А уж когда к этим заочным переговорам присоединился наш уважаемый бургомистр… У-у-у! И ведь дело еще даже не дошло до личной встречи сторон, а я уже готов был повесить язык на плечо. Умотался!

Честно говоря, в другое время я, наверное, был бы совсем не рад такой занятости, но сейчас это было именно то, что мне нужно. Пусть беседа с отцом Тоном немного облегчила мое состояние после встречи с Бел… с Лаской, пусть неделя «болезни» избавила меня от дурных мыслей, сейчас только полная загруженность да постоянные язвительные шутки соседа не позволяли мне завыть от боли… и обиды.

Правда, понял я это лишь спустя неделю, когда стороны наконец согласовали предварительные условия и договорились о той самой личной встрече. Тем вечером я, уставший как неделю удирающий от бредней олень, завалился в свою комнату, стянул с ног сапоги и, упав на смятую постель, уставился невидящим взглядом в потолок. Мыслей не было, желаний что-либо делать тоже. Да меня даже появление в комнате служанки, принесшей ужин и бутылку вина, не смогло расшевелить. Вот тогда-то сосед в присущей ему ернической манере и заметил, что я наконец-то перестал фонить «этой отвратительной жалостью к себе». Я бы, может, даже разозлился на духа, но вместо этого ощутил лишь небольшой укол боли в сердце, и… все. Я слишком устал, у меня просто не осталось сил, чтобы чувствовать что-то большее. Наверное.

Моя беготня закончилась только через две недели, когда стороны наконец подписали соглашение. Но даже этот приятный момент не обошелся без сюрпризов и небольших потрясений. Одним из них стало неожиданное для многих ходоков признание Церковью, Томарским орденом и бургомистром имперского города Ленбург нового цеха, с весьма простым уставом, закрепившим на бумаге обычаи и традиции свободных ходоков. Правда, дабы не дразнить гусей и Робара, в названии нового цеха, как и в его уставе, слово «ходок» вообще не употреблялось. Но какая разница, как называться, ходоком или пустынным егерем? Суть дела от этого не меняется, ведь так.