Пылающая комната

Крис навалился на него всем телом и, когда неиспытанное доселе наслаждение прокатилось по телу Стэна густой, горячей волной, сильнее и превыше этого было ощущение полного слияния, абсолютного единства, выходить из которого было горше, чем младенцу из сна перед рождением, словно он разрывал собственную кожу, обнажая нервы и мускулы.

— Я не сделал тебе больно? — тихо спросил Крис несколько минут спустя.

Стэн помотал головой, все так же прижимаясь к нему, он не испытывал не малейшего желания отрываться от этой смуглой кожи, имевший терпкий привкус горького меда.

— Может, налить тебе выпить?

— Нет. Просто полежи со мной.

Они лежали в гаснущем свете дня, и Стэн чувствовал, как рука Криса перебирает его волосы, накручивая на палец короткие пряди. Потом Крис нашарил на тумбочке сигареты, прикурил одну и дал Стэну затянуться. И снова это жуткое слияние, словно игла, пронзило сердце Марлоу. «Я не могу, — подумал он, закрыв глаза и вдыхая дым, — я ничего не могу с этим поделать. Все что угодно, но я с ним останусь».

Ночь продолжалась, словно в диком бреду, никогда столь ненасытные желания не терзали Стэна, у него было ощущение, что и его тело, и его сердце вышли из спячки, в которую были погружены много лет.

В какой-то момент он пошел в ванную, но только включил воду, как в дверях появился Крис, который даже не потрудился ничего на себя накинуть.

— Я не могу, — сказал музыкант жалко и отчаянно, пожирая его глазами, — Я ничего не могу с этим сделать.

Эта жуткая простота, с которой Крис произнес главную мысль, не оставлявшую Стэна ни на минуту, словно поставила точку на всех его метаниях.

— Я тоже. — сказал он тихо. — Иди сюда.

Фрагмент записей, вырванный из дневника, случайно обнаруженный впоследствии и сохраненный Крисом Харди:

Я хочу его. Я ничего не могу поделать. Я обезумел от этой ночи, я знаю, что был влюблен в него еще раньше, еще тогда, когда он приезжал к Генри, когда мы ездили в машине по городу, когда мы были на пикнике в парке. Если бы он захотел оттрахать меня прямо в беседке, я был бы только счастлив, я не хотел себе в этом признаваться, но я знал, что влюблен в него. Я не могу даже объяснить, что я испытал, когда он наконец это сделал. Я готов сделать все, что он захочет. Мне даже кажется, что я всегда любил его, любил давно, знал его давно, и безумно хотел, мне нравилось его терзать, я видел, я помню, тогда в Замке, как он смотрел на меня, так смотрят, только потеряв голову, я не только не отказал бы ему, я встал бы перед ним на колени, умолял бы его, сделай он хоть одно движение, но я боялся, я не верил тому, что видел и чувствовал, у меня в голове все время вертелась идиотская фраза Виолы «он ненавидит геев и лесбиянок», обнаружить, что я ненавистен ему, было для меня непереносимо. Если бы он только знал, как я хочу сказать ему это, как я люблю его, как я готов быть для него чем угодно, его мальчиком, его игрушкой, его случайным увлечением, я готов даже обслуживать его и всю его группу, только бы быть рядом с ним, быть сопричастным ему, его жизни. Любое унижение, любой позор не показались бы мне слишком дорогой платой на эту ночь, но я не могу, я не в силах сказать ему об этом, всему причиной моя несчастная гордость, моя трусость, мой страх, что это заставит его пренебречь мною, обесценит смысл этих отношений, если я превращусь в его глазах в тряпку, в ничтожество, которое было ему интересно, лишь пока оно было недоступно или, по крайней мере, прикидывалось таковым. О, Крис, любовь моя, мой Крис, как я бы хотел сказать тебе об этом, о том, что ТЫ — моя Пылающая комната, мое безумие и смерть. И никуда я так по-настоящему не желаю войти, как в тебя, слиться с тобой, стать тобою, мой обожаемый любовник, моя награда и мучение, если бы ты знал, насколько меньше дорожу я самим собою, чем твоей тенью, мельчайшей клеткой твоего тела, самим именем твоим, всем, к чему ты прикасаешься и на что обращаешь свой взгляд.

Дневник Стэнфорда Марлоу

1 июня 2001

Позвонил по телефону, присланному мне от покойного Кена.

— Мне необходимо поговорить с господином Торном, — сказал я, решив, что трубку сняли.

— Я вас слушаю, — это и был сам Торн, видимо, телефон напрямую соединялся с его кабинетом.

— Господин Торн, вы, наверное, не помните меня, я приходил к вам, когда затопило подвал, приносил гороскоп от Генри Шеффилда. Моя фамилия Марлоу.

— Да, припоминаю, — спокойно отозвался начальник тюрьмы, — что-то случилось?

— Я хотел бы попросить вас об аудиенции. Разрешите мне прийти в Ф***.

— Приходите, завтра в 10 часов.

Послышались короткие гудки. Я упал на диван и проспал до утра. Точнее, я пробыл в забытьи все шестнадцать часов.

2 июня 2001

Все повторилось — на проходной меня встретил охранник, не тот же самый, но ничем не отличавшийся от предыдущего. Мы прошли знакомым путем по коридору без окон, и снова я почувствовал, что мне не хватает воздуха. Но, наконец, переступил порог кабинета Торна, на сей раз с пустыми руками.