Пылающая комната

— Хватит, — прошептал Крис, привлекая меня к себе. — Я узнал о тебе достаточно…

Он лег на пол, я лег сверху, целуя его лицо, шею, плечи, он сжимал меня в объятиях, стремясь продлить возбуждение до тех пор, пока оно не сделается нестерпимым, он расстегнул на мне рубашку, и я прижался к его телу, горячему, напряженному до предела, он прерывисто дышал, не прекращая целовать меня в губы, если я еще помнил что-то так это, что я хотел его больше жизни, больше спасения души, я готов был отдать за минуту этого соития все свои надежды и отказаться от всех воспоминаний, я готов был принять мучительную смерть и ад, обещанный грешникам, лишь бы обладать им без остатка хотя бы мгновение.

— Малыш, я не могу больше ждать… — сказал он тихо.

— Давай на постели.

— Нет, — он снимал с меня джинсы, — не надо.

Он положил меня на ковер, когда он входил в меня, я, повинуясь страстному желанию оттянуть приближение оргазма, крикнул ему:

— Медленнее, медленнее, я хочу чувствовать тебя!

— Я не могу… — задыхаясь, ответил он, и чем быстрее он проникал внутрь, тем более острым становилось удовольствие, разрешившееся так внезапно у нас обоих, что я услышал его громкий стон и похолодел от страха, это не был стон наслаждения или страдания, это был глухой стон изумления.

Я поднял голову и оглянулся. Крис сидел на полу рядом со мной и рассеянно водил рукой по лицу.

— Что случилось? — спросил я, понимая, что я даже знаю его ответ, я словно уже слышал его и мне не требовалось объяснений.

— Не знаю, но только любовь это совсем не то, что все думают, Тэн.

— Что же это по-твоему?

— Понимаешь, когда Дениз сказала мне, что любовь — это просто как дышать и есть, я подумал, что она слишком недалекая обычная девушка, но честная, когда Мерелин сказала, что любовь — это желание, которое удобнее удовлетворять вдвоем, я знал, что она лжет, потому что она хотела не только этого, а Эмбер никогда не говорила об этом, но один раз она крикнула мне во время нашей ссоры: «Смерть научит тебя любить». Я смеялся над ее словами, чтобы позлить ее еще больше, но она ушла и заперлась от меня. И я решил, что у нее очередной истерический бред и пора звонить ее врачу и отправлять ее от себя подальше, пока она не прирезала меня в постели.

— А теперь? — спросил я, придвинувшись к нему и положив голову ему на руки.

— Сейчас я понимаю, что моя смерть — это ты. — он наклонился и посмотрел мне в глаза так, как смотрят только в шахту, дна которой не видно в темноте. — Скажи, Тэн, ты ведь тоже знаешь, что нам осталось недолго.

Я знал это, но я знал, что ему нельзя говорить этого. Он хотел жить, он не боялся смерти, но он слишком хотел жить, чтобы смириться с тем, что он сам внезапно признал. И я почувствовал как безумно мне жаль его, как я готов сделать то, чего запрещает делать тайна Создателя, предложить себя вместо него, но «ничья душа в последний день не будет принята за чужую душу». Зачем же ты рассек единую нашу душу на двое, зачем, Господи?

8 января 2002

Мы возвращаемся, возвращаемся, чтобы принять все, что нам уготовано вместе. Мой собственный инстинкт самосохранения уступил место бесконечному страху за него. Он спросил меня, зачем я продолжаю вести дневник, и я пошутил, сказал, что хочу, чтобы нам было что почитать лет через двадцать. Я лгал, и он это знал, никаких двадцати лет не будет, и мы никогда не будем читать этот дневник.

Я всегда знал, что они рядом, я знал это, когда видел их в толпе на последнем концерте, я не ошибся. Я ничего не сказал тогда Крису, не хотел, чтобы он пережил тоже, что и я. Но это ничего не меняло.