Пыль Снов

Поднимая кривые клинки, Кафал надвинулся на Бекела. Тот взмахнул рукой. — Я тебе помогу, но не этой ночью. Она без сознания — ее изнасиловали две дюжины мужчин, а может, и больше. Чуть больше, и она умерла бы… Но ей не позволят. Ее взяли женщины, Кафал. Они будут ухаживать за ней, лечить ее, квохтать над ней — ты сам понимаешь. Пока ее плоть не исцелится, тебе туда не войти. Они порвут тебя в клочья. Моя… моя жена пошла первой, отложив все иные… заботы. Чтобы видеть, присоединиться… она… она смеялась надо мной. Над моим ужасом. Кафал, она смеялась.

Лицо ведуна покрывали глубокие царапины — истерзал сам себя ногтями, понял Бекел. — Твои сны, — шепнул он. — Ты видел.

— Видел.

— Кафал…

— Но всё еще продолжается. Они не знают, да и откуда им знать. Наши боги воют. От ужаса. — Он устремил взгляд на Бекела. — Думали, просто избавятся от него? Забыли, кто он такой? Откуда пришел? Он возьмет их в руки и раздавит! — Кафал оскалился. — А я постою в сторонке. Слышишь? Я буду стоять и ничего не делать.

— Твоя сестра…

Он вздрогнул как ударенный по лицу: — Да. Я подожду…

— Тебе нельзя здесь оставаться, Кафал. Новые убийцы Марела Эба…

— Ночь почти кончена. Безумие истощило само себя. Найди союзников, Бекел, собери вокруг себя.

— Возвращайся через три дня. Я помогу тебе. Мы унесем ее прочь. Но… Кафал, ты должен знать…

Мужчина задрожал. — Будет слишком поздно, — сказал он с отчаянием. — Да знаю, знаю.

— Приходи на третью ночь, — предложил Бекел. Пошел искать другое оружие, замер, глядя на два трупа у порога. — Я кое-что должен сделать. Последнее. — Он поднял тусклый взгляд. — Похоже, безумие еще не истощилось.

* * *

Всадник возник в ночи. В седле перед ним был ребенок. Две девочки шли по бокам коня, пошатываясь от утомления.

Когда буря взмахнула рваным хвостом, уходя южнее, Сеток заметила незнакомцев. Она поняла: этот мужчина — выходец из другого мира, неупокоенный солдат Жнеца. Но ей, сидящей в середине каменного кольца, нечего бояться. Древняя сила подавляет жажду крови — она сделана именно ради этой цели. Это убежище от Старших Богов, вечно алчущих крови, и убежищем оно будет еще долго.

Он натянул удила прямо перед кругом, как и ожидалось. Сеток встала, глядя на девочек. Одеты как Баргасты, но явно не чистой крови. Двойняшки. Глаза еще тусклы от перенесенных потрясений, но бесстрашный покой здешних мест нисходит на них. А маленький мальчик уже ей улыбается.

Выходец поднял дитя на руке (мальчишка прилип к нему не хуже болкандийской обезьянки) и осторожно опустил на землю.

— Возьми их, — сказал он Сеток, и неживые глаза сверкнули — один человеческий, сморщенный в смерти, а второй светло-янтарный. Глаз волка.

Сеток ахнула: — Ты не Жнецу служишь!

— Мой порок.

— То есть?

— Я проклят … нерешительностью. Бери их. Разбейте лагерь в круге. Ждите.

— Чего ждать?

Всадник подобрал поводья и развернул коня. — Пока не кончится война, Дестриант. — Он, казалось, колебался. — Мы уйдем, когда я вернусь.

Она следила, как он уносится на запад, как будто бежит от восходящего солнца. Девочки подошли к ребенку, взяли за ручки. Осторожно двинулись к ней.

Сеток вздохнула: — Вы дети Хетан?

Кивки.

— Я подруга вашего дяди Кафала. Но, — добавила она сухо, — я не знаю, куда он пропал. Возможно, — добавила она, вспомнив слова выходца, — он еще вернется. А пока идите ко мне, будем разжигать костер. Поедите и поспите.

Оказавшись в круге, мальчишка вырвался из рук сестер и подошел к юго-западной границе убежища, где уставился на пустой — для всех остальных — горизонт. Начал странно, ритмично агукать. Почти петь.

Сеток вздрогнула от этих звуков. Повернулась к близняшкам: те успели найти ее спальник и залезть в него. Они уже спали.

«Похоже, путь был долгий».

* * *

Падальщики давно сожрали последние кусочки плоти. Шакалы измусолили кости, обнаружив, что даже крепкие челюсти не могут расколоть их на мелкие кусочки, пригодные для пожирания. Даже концы костей нельзя было разжевать. В конце концов они бросили останки в примятой траве. Ведь можно найти еще, причем не только здесь — по всей равнине. Поистине наступил сезон облепленных мухами пастей и набитых животов.

Через несколько дней все любители поживиться падалью ушли, оставив место солнцу, ветру и звездам. Стебли травы избавились от капель крови, корни зашевелились, впитывая удобрение, насекомые вылезли, поедая все, словно были зубами самой земли.