Пыль Снов

Сег’Черок никогда не забыл бы этого смеха. Звук впаялся в его шкуру; он плыл в завитках души, невесомо танцевал среди тяжких соков облегчения и удивления. «Что за всепонимающее ликование, и сухое и сладкое, что за жестокий, ошеломляющий звук.

Я слышал смех мертвых».

Он знал, что будет носиться на этом смехе весь остаток жизни. Смех будет его поддерживать. Придавать сил.

«Теперь я понял, Келиз Эланская, отчего так сияли сегодня твои глаза».

Позади него тряслась земля. А песня смеха всё звучала и звучала.

* * *

Раздутые стволы сегментированных деревьев вздымались над вязкой трясиной; они были такими пухлыми, что Грибу подумалось: сейчас лопнут и выпустят… что? Он понятия не имел, однако явившиеся — к счастью, вдалеке — твари будут такими жуткими, что до конца дней видеть ему во снах одни кошмары. Он смахнул присосавшегося к колену комара и еще ниже согнул спину, залезая в заросли кустов.

Жужжание и гудение насекомых, ленивое шлепанье воды о болотистый берег, ровное далекое дыхание чего-то огромного — каждый свистящий выдох длится и… длится. Гриб слизнул пот с губ. — Большое, — шепнул он.

Вставшая рядом на колени Синн поймала черную пиявку и позволила ей присосаться к кончику пальца обеими ртами. Вытянула палец, любуясь растущей склизкой гадиной. Хотя росла та скорее в толщину.

— Это ящерица.

— Дракон.

— Драконы не дышат. По крайней мере как мы дышим. Вот почему они могут странствовать между мирами. Нет, это ящерица.

— Мы потеряли путь…

— А тут и не было никакого пути, Гриб. Был след, и мы все еще на нем.

— Пустыня мне нравилась больше.

— Времена меняются, — сказала она и ухмыльнулась. — Это была шутка, между прочим.

— Не уловил.

Синн скорчила рожу. — Время не меняется, Гриб, только вещи во времени.

— И что бы это значило?

— Этот след, разумеется. Мы как бы идем по следу чужой жизни, очень длинной жизни. — Она махнула свободной рукой. — Всё это… появляется форма, но в конце остается лишь месиво — в том конце, откуда мы начали.

— Так мы идем назад во времени?

— Нет. Это ведь было бы неправильное направление, а?

— Сними эту тварь с пальца, пока она тебя досуха не высосала.

Она вытянула руку и Гриб сорвал пиявку, что оказалось совсем не приятным делом. Круглые ранки начали кровоточить. Гриб отшвырнул тварь подальше.

— Думаешь, он учует?

— Кто он?

— Ящер. Мою кровь.

— Боги подлые!

Ее глаза сияли. — Не нравится это место? Воздух — разве он не пьянит тебя? Мы вернулись в эпоху, когда все было сырым, неоформленным. А может, наоборот — мы вышли из сырого времени. Хотя, думаю, здесь ты можешь просидеть десять тысяч лет и ничего не изменится, совсем ничего. Давным-давно время текло медленнее.

— Вроде ты сказала…

— Ладно, перемены текли медленнее. Так, что живые существа ничего не замечали. Они знали то, что знали: что перемен не бывает.

Гриб подумал, что немой она была лучше, но придержал слова. Нечто заворочалось в болоте; глаза Гриба широко раскрылись, когда он сообразил, что уровень болота поднялся на целый локоть. Что бы там ни сидело, оно переместило чертовски много воды. — Идет, — сказал он. — Синн! Надо уходить отсюда…

— Если мы по-настоящему живем не здесь, — продолжила она размышлять, — откуда же мы могли прийти, если не отсюда? Ты не можешь просто сказать: «О, мы прошли через врата», потому что основной вопрос только отодвинется…

Дыхание стихло.

— Идет!

— Но ты можешь разводить лошадей и замечать, как они меняются. Более длинные ноги, иная поступь. Так пустынный волк становится охотничьим псом — на это нужно не так уж много времени. Неужели кто-то вывел нас, сделал такими, какие мы есть?

— Если так, — прошипел Гриб — мог бы вложить в нас побольше мозгов! — Он схватил ее за руку, поднял.

Она смеялась на бегу.

Позади вода словно взорвалась, громадные челюсти щелкнули, поймав пустой воздух. Раздался сиплый рев, задрожала земля.

Гриб не оглядывался — он и так слышал, как чудовищный ящер плещется, ломится сквозь траву. Он все ближе.

И тут Синн вырвала руку.

Подошвы Гриба поскользнулись на мокрой глине. Вращаясь, он мельком заметил Синн, вставшую перед ящером размером с квонскую галеру — усеянные зубами длиной в кинжал челюсти раскрываются все шире…

Появился огонь. Вспышка ослепила Гриба, заставила упасть — стена жары ударила в спину. Он встал на колени. Пошел дождь — нет, град — нет, ливень из кусков плоти, костей и кожи. Моргая, вздыхая, он медленно поднял голову.

Перед Синн разверзся дымящийся кратер.

Он встал на ноги, неуверенно поковылял к ней. Яма была в двадцать шагов шириной, а глубиной в рост взрослого человека. Мутная вода булькала, заполняя провал. В воде дергались извивались остатки ящериного хвоста. Гриб едва произнес пересохшими губами: — Насладилась, Синн?

— Все это не реально.

— А по мне, на редкость реально!

Она фыркнула: — Это лишь память.

— Чья?

— Может, моя. — Она дернула плечом. — Может, твоя. Нечто так глубоко похоронено в нас, что мы никогда не узнали бы, не окажись здесь.

— Бессмыслица.

Синн подняла руки. Та, палец на которой кровоточил, казалась обугленной. — Моя кровь, — шепнула она, — в огне.

* * *