- Делайте, как сказал Тоблакай, - крикнул сержант.
- Она здоровская, - повторил Аблала Сани, принимая обмякшее тело на руки. - И воняет будь здоров, но это ладно.
- Периметр со взведенными арбалетами, - приказал сержант. - Кто покажется - шпигуйте.
Брюс понадеялся, что на пути до дворца им не встретятся прохожие, привыкшие вставать слишком рано. - Поспешим, - предложил он.
На крыше Быстрый Бен вздохнул и расслабился.
- Так что там был за шум? - спросил сзади Еж.
- Проклятый Тоблакай… но не он нам интересен, верно? Нет, это та дальхонезка. Но и она подождет.
- Ты бредишь, колдун.
“Маг Тьмы. Боги подлые!”
***
Уединившийся в погребе под спальней Скрипач взирал на карту в руке. Лакированное дерево блестело, с него капала жидкость. Помещение заполнил густой, темный запах - аромат сырой земли.
- Тартено Тоблакай, - шепнул он.
Глашатай Жизни.
“Ну, да будет так”.
Он сел и покосился на вторую карту, так и не выпавшую ужасной ночью. Свободная. Цепь. “Да, мы всё про тебя и твоих подруг знаем, милашка. Без обид. Это плата за жизнь.
Если бы вы не были такими… прочными! Если бы вы ослабели! Если бы цепи не тянулись в самое сердце Охотников за Костями - если бы я знал, кто кого тащит… я бы нашел основания для надежды”.
Но он не знал, а потому ни на что не надеялся.
Глава 4
Взгляни на пожирателей веселых
они шпигуют землю серебром
и за свечою падает свеча
деревья срублены под корень
чтоб через лес пробить дорогу
и леса нет - есть только бревна
что катятся, треща сухой корой
мы звали это пень-дорогой, звали
лесной дорогой
когда воображенье голодало
ты можешь делать зонтики из шкур
овец костлявых, а для безделушек кошели
растягивая уши стариков
(ведь говорят, что волосы и уши
растут, когда нет в брюхе ничего)
сокровища с собою мы тащили
в довесках сморщенных
как маятники вертких
алмазы, самоцветы - выкупить легко
дорогу или лес, а вот на тапки
из гладкой как щека ребенка кожи
не хватит. Знаем мы один секрет
когда не остается ничего иного
алмазами набить сумеешь брюхо
и самоцветами, и лес дорогой станет
хоть леса нет. Здесь тени не найти.
Маятники, что были игрушками,
Баделле из Корбанской Змеи
Для странствия в иные миры шаман и ведьма Элана должны оседлать Пестрого Коня. Семь трав смешивают с воском, скатывают в шарик, а затем превращают в диск, который нужно держать во рту, между нёбом и языком. Постепенно пропадает чувствительность, слюна течет, как будто ты стал весенним ручьем; за глазами мелькают разноцветные пятна - и вдруг, в одно вихрящееся мгновение, падает завеса между мирами. Узоры кружатся в воздухе; на пейзажи накладываются странные фигуры - будь ты перед кожаной стенкой шатра, стеной пещеры или на бескрайней равнине; а затем являются сердечные пятна, пульсирующие, окружающие поле зрения волнистыми рядами. Во рту сладко, как от материнского молока. Это примчался Пестрый Конь, и каскады сердечных пятен покрывают его, бегут по длинной шее, расползаются по холке, падают дождем семян с гривы и хвоста.
Скачка в чуждый мир. Скачка в рядах предков и еще не рожденных потомков, среди высоких мужчин с вечно подъятыми членами и женщин с вечно полными утробами. Через леса черных нитей, и коснуться любой - принять на себя вечные муки, ибо таков путь возрождения: родиться означает пройти и отыскать роковую нить, сказание о неизбежном будущем. Поскачешь в другую сторону, избегая нитей - врожденная судьба станет запутанной как клубок, душа обречена на вечный плен, поймана капканом противоречий.
Среди черных нитей можно отыскать пророчества… но мир за пределами леса - вот главный дар. Безвременной дом всех сущих душ. Там пожато горе, там печаль высушена и размолота в прах, там рассосались все шрамы. В тот мир странствуют ради очищения, объединения, избавления от пороков и темных желаний.
Поскачи на Пестром Коне, вернись возрожденным, невинным, бесхитростным.
Для таких, как Келиз, для погрязших в бытовых заботах, столь нужных для жизни семьи, деревни и всего Элана, произвести ритуал - да просто вкусить семь трав - значит навлечь на себя смерть и проклятие.
Конечно, эланцы погибли. Нет ни одного шамана, ни одной ведьмы. Нет ни семьи, ни клана, ни стада, ни пути Элана. Теперь любой круг камней типи, обводящих подножие холма, означает лишь место давней стоянки, на которую уже никто никогда не возвратится. Камни обречены медленно погружаться в почву; лишайники на перевернутых книзу боках умрут, придавленные травы станут белыми как кости. Ряды булыжников превратились в памятники горя и смерти. В них нет обещания - только печаль конца.
Она уже подверглась проклятию, без всякого преступления, без вины (если не упоминать трусливое бегство, позорный отказ от семьи). Нет шаманов, чтобы ее проклясть. Но разве это имеет значение?
Она сидела, пока солнце медленно угасало на западе и жилистые травы становились серыми, и смотрела на диск, лежавший на ладони.