Пыль Снов

“Отцы выгнали нас. Избавились от детей”. Она уверилась, что отцы и матери богов также изгнали их, вытолкнули в пустоту неба. Тем временем народы внизу ползали по кругу, и сверху никто не мог найти смысл в выводимых ими узорах. Боги, пытавшиеся найти смысл, сошли с ума.

- Баделле.

Он моргнула, пытаясь избавиться от плававших внутри глаз мутных пленок, но те просто переменили положение. Даже боги, знала она теперь, полуслепы за облаками.

- Рутт.

Его лицо было лицом старика, пыль забила глубокие морщины. Он держал Хельд, крепко обернутую пестрым одеялом. Глаза Рутта, ставшие тусклыми так давно, что Баделле уже начала думать, будто они были такими всегда - вдруг заблестели. Как будто их кто-то лизнул. - Многие сегодня умерли, - сказал он.

- Можно поесть.

- Баделле.

Она сдула мух. - У меня есть стихи.

Казниторы не отстают

и с этой ложью мы живем

и к смерти нас загонит ложь

кусая хвост

но мы лишь тени на стекле

и солнце тянет нас вперед

Казниторы вопросы задают

нам, пожирателям

ответов.

Он прямо смотрел на нее.- Значит, она была права.

- Брайдерал была права. Из ее крови тянутся нити. Она убьет нас, если мы позволим.

Он отвернулся, но Баделле понимала: он готов заплакать - Нет, Рутт. Не надо.

Лицо его сморщилось.

Она приняла падающего Рутта и нашла в себе силу удержать его, бьющегося в рыданиях.

Теперь и он сломлен. Но этого нельзя позволить. Она не может позволить, ведь если сломается он, Казниторы возьмут всех. - Рутт. Без тебя Хельд не сможет. Слушай. Я взлетала высоко - у меня были крылья, как у богов. Я была так высоко, что видела кривизну мира - не зря нам говорили старухи… и я видела - слушай, Рутт! - видела конец Стеклянной Пустыни.

Он только мотал головой.

- И видела кое-что еще. Город, Рутт. Город из стекла. Мы найдем его завтра. Казниторы туда не войдут - они его боятся. Город… они знают город по легендам - но они уже не верят в эти легенды. Он стал для них невидимым - мы сможем сбежать от них, Рутт.

- Баделле… - голос мальчика был заглушен кожей и костями ее шеи. - Не отказывайся от меня. Если ты сдашься, я не… я не смогу…

Она сдалась давным-давно, но решила ему не рассказывать. - Я здесь, Рутт.

- Нет, я о том… - он оторвался от нее, снова поглядел в глаза - Не сходи с ума. Прошу.

- Рутт, я больше не могу летать. Крылья сгорели. Все хорошо.

- Прошу. Обещай мне, Баделле! Обещай!

- Обещаю, но тогда ты обещай не сдаваться.

Он слабо кивнул. Она видела: его самообладание стало хрупким, как горелая кожа. “Я не сойду с ума, Рутт. Неужели не видишь? У меня есть сила ничего не делать. У меня сила божества. Ребристая змея не умрет. Нам ничего не нужно делать, только держаться. Я летала на закат солнца, Рутт, и я говорю тебе - мы идем к огню. Прекрасному, совершенному огню”. - Увидишь, - сказала она ему.

Рядом стоял Седдик, следя и запоминая. Его врагом была пыль.

***

Что есть, то было. Иллюзии перемен скопились, они сметены ветром в пещеры холмов, они застряли между камнями и вывороченными корнями давно умерших деревьев. История крадется, как делала всегда, и новое перенимает черты былого. Там, где высились ледяные башни, видны шрамы земли. Долины повторяют ход призрачных рек, ветер блуждает по путям холода и жара, перелистывая времена года.

Такое знание мучительно, оно вонзается в сердце расплавленным клинком. Рождение стало всего лишь повторением того, что давно сгинуло. Внезапный свет - повторение мгновений гибели. Безумие борьбы не ведает ни начала, ни конца.

Пробуждение заставило хрипло рыдать уродливую гнилую фигурку, что выползла из-под покрывавшего собой старую промоину ствола хлопкового дерева. Встав, она принялась озираться; серые пустоты под нависшим лбом искали смысл в подробностях пейзажа. Широкая низина, вдалеке заросли шалфея и огненных кустов. Серокрылые птицы взлетают со склонов.

В воздухе пахнет дымом и смертью. Возможно, стадо упало с утеса. Возможно, трупы уже облеплены червями и мухами, отсюда и отвратительное назойливое жужжание. Или дело обстоит лучше? Мир победил в споре? Она - призрак, возвращенный в насмешку над неудачами рода? Не найдет ли она поблизости прогнившие останки последышей ее племени? Она почти надеялась на это.

Ее звали Горькая Весна, на языке клана Бролд это звучало как Лера Эпар. Вполне заслуженное имя, ведь она совершила ужасные преступления. Она - один из тех цветов, что источают гибельный аромат. Мужчины бросали жен, чтобы стиснуть ее в объятиях. Каждый раз она позволяла себя сорвать, она видела в глазах мужчины самое желанное: что он ценит ее превыше всего - в особенности превыше недавней супруги. Что их любовь будет нерушимой. А потом все рушилось, такая связь оказывалась самой слабой изо всех. Затем появлялся следующий мужчина, с таким же алчным огнем в глазах, и она снова верила: теперь все иначе, теперь, наверняка, наша любовь обретет великую силу.