Ты убила всех нас.
Глава двадцать четвертая
На рассвете, едва солнце взошло на востоке, весь город – почти сто тысяч – собрался на берегу устья древней реки, впадавшей в глубокий залив. Что привело их всех сюда? Что может собрать такое множество душ в одном месте и в одном мгновении, когда сто тысяч становятся одним целым?
Они молча стояли над красными водами, что смешивались с солеными слезами залива, и смотрели, как огромная погребальная ладья занимается пламенем, ветер надувает промокший парус, а черный столп дыма уходит в небо.
Великий король Эрлитана, последний из рода Дессимбов, умер. Будущее было затянуто песком, где-то далеко набирал силу рев войны, который скоро превратится в бурю.
Они пришли сюда оплакать умершего. Они пришли сюда в поисках спасения, ведь в конечном итоге даже горе есть не что иное, как эгоистичная прихоть. Мы оплакиваем то, что от нас ушло, те миры, которые для нас отныне закрыты. Умерла великая личность, но мы не можем – не смеем – пойти за нею, так как для каждого из нас свой путь к смерти.
Погибла целая эпоха. Новая эра будет принадлежать грядущим поколениям. На рыночных прилавках гончары раскладывают миски с ликом умершего короля и сценами его славных подвигов, навеки вырванных из течения времени и замкнутых в круг, ибо таково искреннее желание той сотни тысяч.
История тоже умирает, но ее смерть неспешна. Говорят, что часть королевского духа задержалась. И эрлитанцы каждый день собирались у дворцовых ворот, чтобы попричитать, помечтать об ином исходе, посетовать на невозможную более участь. История тоже умирает, но ее смерть неспешна.
А красный язык реки течет без конца. И королевский дух молвил: «
Ном Кала стояла среди других молчаливых воинов, забывших, что значит жить. Ветер трепал их истлевшие меха, полоски кожи и иссохшие патлы. Затупившееся, выщербленное оружие болталось в безвольно повисших руках. Ветер со свистом завывал в пустых глазницах. Воины напоминали древние статуи, отданные на растерзание ветрам, дождям, жаре и холоду.
В этом не было толка, и не одна Ном Кала придерживалась такого мнения. Первый Меч Онос Т’лэнн стоял, припав на одно колено, в десяти шагах, обхватив рукоять своего кремневого меча, воткнутого острием в каменистую почву. Он стоял, склонив голову, как будто перед невидимым хозяином, больше напоминавшим размытое пятно отброшенных обязательств, – пятно, видел которое только Онос Т’лэнн. Он был неподвижен уже довольно долго.
Терпение не было испытанием, и все равно Ном Кала чувствовала разброд среди родичей, ропот ужасных желаний, затаенную мстительность. Рано или поздно первые начнут уходить, отказываясь служить тому, кто имел право ими командовать. И он не станет их удерживать. Он никогда так не делал, с чего бы вдруг ему меняться…
Первый Меч поднялся и посмотрел на воинов.
– Я Онос Т’лэнн. Первый Меч Телланна. И я отвергаю ваши потребности.
Ветер продолжал горестно завывать.
– Но вы склонитесь перед моей.
Эти слова стали для Ном Калы тяжелым ударом.
Трое заклинателей костей из Оршайновых т’лан имассов вышли вперед.
– Первый Меч, – произнес Улаг Тогтил, – мы ждем твоего приказа.
Онос Т’лэнн медленно повернулся на юг. Небо над горизонтом напоминало кипящую смолу. А затем он развернулся на север, где далекие облака ловили красный отсвет заходящего солнца.
– Дальше не идем, – произнес Первый Меч. – Дальше мы – пыль.
Он был настолько силен, что услышал эту мысль.
– Держись за свои мечты, Ном Кала. В них будет ответ. Т’лан имассы, настало время убивать.