Пыль Египта. Рассказы о мумиях. Том III

как пример для подражания и вдохновения». Коллеги обязаны своими глазами увидеть достижение неведомого хирурга девятнадцатой династии… Но что, если Мэдден откажется? Он всегда настаивает на захоронении останков. Для него это вопрос принципа. Несомненно, здесь не обошлось без какого-то комплекса, связанного с суевериями; бороться с подобными вещами труднее всего по причине их полной иррациональности. Иными словами, существует риск натолкнуться на отказ, а это допускать никак нельзя.

Он встал с кровати, помедлил у двери, прислушиваясь, и тихо вышел во двор. Взошла луна, звезды утратили яркость, и хотя прямые лунные лучи не попадали в окруженный стенами двор, темноту рассеивало бесцветное свечение неба. Лампа ему не понадобилась. Он снял крышку гроба и откинул истлевшие покровы, которыми Мэдден вновь укрыл тело. Хирург думал, что нижние позвонки отделить будет нетрудно, ведь мускулы и хрящи, удерживавшие их на месте, должно быть, почти разложились. Однако позвонки держались крепко, точно были привязаны; ему пришлось приложить всю силу крепких пальцев, чтобы сломать позвоночник. Кости треснули с громким звуком револьверного выстрела. Но в доме никто не пошевелился — ни шагов, ни света в окнах. Хирург вторично сломал позвоночник — и драгоценная реликвия очутилась у него в руках. Перед тем, как вернуть на место полусгнившие ткани, он снова поглядел на перепачканные, лишенные плоти кости. В пустых глазницах залегли тени, словно бы оттуда пристально смотрели на него черные запавшие глаза; безгубый рот кривился и гримасничал. Какая-то неуловимая перемена произошла с мумией, и на миг ему показалось, что на него глядит большая коричневая обезьяна. Но иллюзия тотчас рассеялась, и хирург, закрыв крышку, вернулся в свою комнату.

На следующий день мумию похоронили. Два дня спустя Моррис выехал ночным поездом из Луксора в Каир. В Порт-Саиде он должен был сесть на отплывавший в Англию пароход. До отплытия оставалось несколько часов, и он, сдав багаж, включая тщательно запертую на замок кожаную сумку, завернул перекусить в кафе «Туфик» на набережной. Столики стояли в саду с пальмовыми деревьями и решетками, увитыми яркими бугенвиллиями; Моррис сидел у низкой деревянной перегородки, отделявшей кафе от улицы. Он ел и рассматривал цветистый карнавал восточной жизни, текущей мимо: египетские чиновники в сюртуках шелковистого сукна и красных фесках; босые косолапые феллахи в голубых кафтанах; женщины в белых чадрах, украдкой строившие глазки прохожим; полуголые уличные мальчишки, один с ярко-красным цветком гибискуса за ухом; путешественники из Индии в тропических шлемах, выказывающие всем своим видом надменное британское превосходство; разношерстые сыны Пророка в зеленых тюрбанах; величественных шейх в белом бурнусе; француженки из профессиональной гильдии с отороченными кружевами зонтиками и призывными взглядами; дервиш в широкой плиссированной юбке, с безумным взором и пеной у рта, жующий бетель. Грек-чистильщик постукивал обувными щетками по коробке с начищенными медными пластинами, зазывая клиентов; девочка-египтянка сидела на корточках в грязи рядом с граммофоном; пароходы гудели, выходя в Суэцкий канал.

По краю тротуара прохаживался молодой итальянец с шарманкой; одной рукой он извлекал из своего инструмента звуки популярной арии Верди, в другой держал оловянную кружку для пожертвований меломанов; на шарманке восседала обезьянка в желтом жилете, привязанная к его запястью поводком. Шарманщик остановился напротив стола, за которым сидел Моррис; хирургу понравилась веселая мелодия, и он, нащупав в кармане пиастр, поманил юношу к себе. Тот расплылся в улыбке и подошел ближе.

Обезьянка с печальными глазами внезапно соскочила с шарманки и прыгнула на столик. Она бесновалась, подпрыгивая на месте и вереща от ярости, среди осколков разбитого стекла. Ваза с цветами перевернулась, тарелка соскользнула на пол. Черная жидкость выплеснулась на скатерть из кофейной чашки Морриса. В следующую секунду итальянец дернул поводок и потянул обезумевшего зверька к себе; обезьянка упала головой вниз на тротуар. В сумятице голосов послышались пронзительные выкрики, официант поспешил к столику, издавая многословные проклятия, полицейский пнул распростертое на земле тельце обезьянки, шарманка рухнула на мостовую. Затем все успокоилось; итальянец поднял с тротуара маленькое тельце и протянул его на ладонях Моррису.

—

E morto

[38]

,

— сказал он.

— И поделом, — бросил Моррис. — Зачем она на меня накинулась?