Читаем Путник, зашедший переночевать полностью

И каждый день я заново осматривал свою комнату. Не было уголка, где бы я не искал. Понимал, что все мои труды напрасны, и тем не менее продолжал искать. Да еще то и дело бегал в Дом учения, в надежде, что Господь сотворит для меня чудо и откроет закрытую дверь. Я даже в свалке старья на чердаке Дома искал, потому что в дни юности, когда я приходил туда с утра и уходил затемно, я сам оставлял ключ на чердаке, чтобы тот, кто случайно придет раньше меня, мог бы войти.

И тут меня нашел Даниэль Бах. Подошел, припадая на свою деревянную ногу, и сказал: «Советую господину сделать то же, что когда-то сделал я. Если потерялся старый ключ, нужно заказать себе новый».

Такой простой совет, а никто раньше не сообразил.

«Я пришлю к вам слесаря, — добавил Бах, — и он сделает вам новый ключ».

Трудное это дело — дожидаться слесаря. Стоило кому-нибудь незнакомому появиться в дверях гостиницы, как я тут же вскакивал и бросался ему навстречу. А когда убеждался, что это не слесарь, мне начинало казаться, что этот незнакомец специально пришел подшутить надо мной. Где живет слесарь, я не знал. Правда, я знал, где квартира Баха, — ведь он жил совсем рядом с гостиницей, стена к стене, — и мог бы, конечно, зайти к нему и спросить, где найти слесаря. Но меня удерживала надежда на Дом учения — каждый день я упорно обходил его со всех сторон в поисках какого-нибудь лаза, по которому можно было бы проникнуть внутрь. Увы, все бока нашего старого Дома учения были целы-целехоньки, и я не обнаружил в них ни единого просвета. Когда отцы наши строили здания для Торы, они заботились, чтобы в их стенах не было никаких дыр.

И все это время меня не покидали мысли о книгах, томящихся в запертом Доме. Немного их там осталось, но, пока у меня был ключ, я каждый раз, приходя туда, читал и изучал их. А теперь, когда ключ потерялся и я не могу войти, кто же будет по ним учиться?

<p>Глава шестнадцатая</p><p>Кладбище отцов наших</p>

Я сидел в зале за завтраком. Вошла какая-то старушка, согбенная и закутанная, как, бывало, моя покойная бабушка, мир памяти ее, в дни новолуния, только у моей бабушки одежда была опрятная, а у этой — поношенная. Старушка направилась прямо ко мне, поцеловала меня в плечо и залилась слезами.

Я спросил: «Кто вы? Отчего вы плачете?»

«Как мне не плакать, — сказала она, — если та девочка умерла и не удостоилась увидеть своего сына взрослым мужчиной».

«Какая девочка?» — спросил я.

«Кто же, как не твоя мать, господин мой, — ответила она. — Я была няней твоей матери. Такого доброго сердца, как у нее, не было во всем мире».

«Значит, вы — та самая Кейсариха?!» — воскликнул я. (В дни моей молодости, я вдруг вспомнил, в нашем городе была бедная семья, которая славилась своей склочностью и заносчивостью. Их-то и и прозвали Кейсарами, потому что они строили из себя важных людей.)

Она улыбнулась и кивнула.

Я стал извиняться, что назвал ее этим обидным прозвищем, но она перебила меня: «С чего мне обижаться, ведь меня все зовут Кейсарихой, и я не обижаюсь. Но скажи сам, какая из меня Кейсариха? Пусть бы у всех врагов Израиля была такая доля, как у меня. А сейчас, когда и настоящий кайзер уже не кайзер, какое это вообще имеет значение?»

«Не мать ли вы Элимелеха-Кейсара?» — спросил я.

«Она самая, — ответила старушка. — Того Элимелеха-Кейсара, который уехал и покинул свою мать. Разве не лучше было бы, если б он взял нож и сразу меня зарезал?! Ну скажи сам, господин мой, — где у него честность и где у него совесть? Сорок лет я мучилась с ним, а он взял и бросил меня — ноги в руки, и его уже нет. Но я себя утешаю тем, что Господь даровал мне жизнь и удостоил увидеть сына твоей матери. Я еще помню, как она гладила меня по щекам своими маленькими ручками. Как бархат, такие они были гладкие, ее ручки. Чтоб я так удостоилась видеть только хорошее, как она гладила мои щеки. Даже когда выросла, и тогда меня не чуралась. Перед каждым праздником заводила в большую комнату у них в доме, открывала передо мной шкаф со всей-одеждой и говорила — Фрейда, она говорила, возьми себе платье, возьми себе туфли. А когда я надевала это платье, так из него выпадала еще и серебряная монета».

«Фрейда, — сказал я, — если бы у меня были платья, ты бы тоже получила серебряную монету».

«Кто думает о деньгах, — сказала она, — кому нужны те деньги?! Сколько богачей было в нашем городе, и где они все? Пропало их богатство, и стали они бедняками. Зачем мне деньги? Печенье купить? Так у меня нет зубов его жевать. Не нужны мне деньги, хватит с меня того, что я удостоилась увидеть сына твоей матери. Чего мне еще хотеть?»,

И она снова поцеловала меня в плечо и зашлась слезами.

Я сказал: «Не плачьте, Фрейда, многие птенцы отрастили перья и выпорхнули из гнезда, а в конце концов вернулись обратно».

«О чем господин говорит! — сказала Фрейда. — Когда мой сын вернется, я уже буду лежать в земле и на глазах у меня будут глиняные черепки, я его даже не увижу».

«Смерть — удел всякого человека, — сказал я. — Против смерти нет совета».

Перейти на страницу:

Похожие книги