Два помощника советского военно-воздушного атташе в США 10 июня 1941 года были объявлены персонами нон-грата, но после нападения Германии на Советский Союз получили право остаться. Резидент внешней разведки в Нью-Йорке Гайк Бадалович Овакимян (будущий генерал) в апреле 1941 года был взят сотрудниками Федерального бюро расследований, что называется, с поличным. Его выпустили под залог в двадцать пять тысяч долларов и собирались судить. После нападения немцев на Советский Союз отношение американцев к русским изменилось. Овакимяну позволили спокойно уехать, залог вернули.
Один из бывших советских разведчиков рассказывал мне, что во время войны и в первые послевоенные годы в Вашингтоне они свободно заходили в американское военное министерство и, если хозяина кабинета не было на месте, открывали его письменный стол и изучали любые бумаги. Советских офицеров встречали как союзников и друзей.
На официальных обедах и приемах произносились тосты самого дружеского свойства. Но реальное отношение к англичанам и американцам в Кремле осталось прежним. После Второй мировой холодная война вспыхнула с новой силой.
Британский посол Арчибальд Кларк Керр жаловался, что в Москве он живет как в клетке. За ним постоянно следили. Его утешало только одно:
— Меня окружало только четверо, а других послов — восемь человек.
Американский журналист Гаррисон Солсбери в марте 1949 года прибыл в Москву корреспондентом «Нью-Йорк таймс»: «Я начал слать письма или названивать всем, с кем встречался в Москве в годы войны. Я ни до кого не дозвонился и не получил ни от кого ответа. А когда наталкивался на знакомых на улице, они делали вид, что меня не заметили. Контакт с американским «шпионом» мог стать фатальным».
Американцам — сотрудникам посольства и их женам — не рекомендовалось в одиночку гулять по улицам Москвы. Да никто и не гулял, что за радость бродить под присмотром?
«Шпиками были жалкого вида молодые люди 20-30-летнего возраста, — вспоминал Солсбери. — В результате одинакового обучения они все были похожи друг на друга. Они носили одинаковые непромокаемые плащи, велюровые шляпы и тяжелые ботинки. В один из первомайских дней я стоял на Красной площади и заметил тридцать или сорок шпиков, все в новых бордовых или зеленых велюровых шляпах, в новых желтых ботинках на толстой подошве и новых серых плащах — несомненно, подарок от министерства к майским праздникам».
Поездки за границу (выпускали буквально единицы) и контакты с иностранцами на родине (а ведь на дипломатические приемы или просмотр иностранных фильмов в посольства до пускались только высокопоставленные представители элиты) оказывались достаточными для фабрикации дела. Советские переводчики и секретари иностранных миссий угодили за решетку первыми.
Даже советские дипломаты избегали встреч с корреспондентами, на приемы в посольство ходили по приказу начальства. 14 ноября 1949 года приняли специальное постановление политбюро: «В связи с тем, что работники Министерства иностранных дел по роду своей службы поддерживают связь с иностранцами, считать необходимым возложить на МГБ чекистское обслуживание аппарата МИД».
4 июля 1951 года на традиционный прием в американское посольство пришли всего несколько рядовых советских чиновников и через полчаса ушли. Это был верный признак, что отношения ухудшились донельзя.
В последний сталинский год американские дипломаты жили в Москве, как в осажденной крепости, у них было ощущение, что их самих в любую минуту могут арестовать. «Самое страшное время, — вспоминал один из сотрудников посольства. — События развивались по очень дурному сценарию, дело шло к разрыву дипломатических отношений. Персонал посольства был сокращен до минимума».
В позднесоветские годы то и дело высылали тех, от кого хотели избавиться.
В первых числах сентября 1971 годакангличанам ушел офицер лондонской резидентуры советской разведки Олег Адольфович Лялин. В Москве майор Лялин служил в отделе «В» (разведывательно-диверсионном) Первого Главного управления КГБ. Отдел «В» занимался вербовкой агентуры для подрывных акций на случай войны и выявлением объектов, на которых можно будет устроить диверсии.
Лялин выдал всех, кого знал; это стало для англичан желанным поводом для массовой высылки советских разведчиков. Советских дипломатов в Англии было много больше, чем английских в Москве. Англичане подозревали, что настоящих дипломатов среди них немного. Резидентуры КГБ и ГРУ разрослись в немалой степени за счет людей, желавших пожить в городе на Темзе. Британская контрразведка не в состоянии была за ними уследить.
Англичане выслали сто пять советских граждан, и резидентуру пришлось формировать заново. Но англичане ввели квоты на советских работников, и направить в Лондон столько же людей, сколько там было, не удалось.