Пути и маски

Он осёкся, увидев заглавие, написанное по-ти'аргски — неуверенной рукой новичка, но всё же крупно и разборчиво. Буквы даже окружало простенькое подобие орнамента: Соуш, должно быть, успел насмотреться на старые книги у мастеров Долины.

На пару секунд Нитлот забыл, как дышать. Потом вспомнил и поморщился — наверное, он стареет, раз стал таким нервным… Прав Тейор: их Зануда вконец размяк и разнежился. А нежиться сейчас не время.

— Жизнеописание Альена Тоури, лорда Кинбраланского, — прочитал он вслух. — История Великой войны.

Соуш согласно замычал — видимо, донельзя довольный своим шедевром. И горделиво указал на себя.

— Ты думаешь, что это и твоя война тоже? — тихо спросил Нитлот. — Ради него, да?… Ну, а мне что же делать? Что делать мне, Соуш, как расхлёбывать всю его кашу?

Зажав в кулачище крошечное перо, Соуш пододвинул к себе чистый лист и нацарапал два слова: Прости его.

* * *

Спустилась ночь, и Долина покрылась огоньками — робкими и дрожащими, как «свечки». Снегопада не было; воздух просто потрескивал от мороза, стал прозрачным и ломким, точно лёд. Зеркальщики рано оставили свои дома и устремились к окраине Долины — к месту, где в неё спускался с холмов дорелийский тракт. Совсем не далеко отсюда находился и невидимый защитный купол; для тех одарённых, кто напрягал зрение, он слабо мерцал в темноте.

По тропинкам — мимо голых рощиц, мимо оград и разномастных строений: помпезных и роскошных, чёрных и простых, и самых странных — как дом изобретателя Мервита, как полупещера старой Кетлабат. По тропинкам, мимо снежных завалов, под раздумчивый скрип. К полуночи зеркальщики уже подготовили всё, что нужно, и теперь на заснеженном пустыре поблёскивало сложное сооружение из зеркал. Они ловили магию Долины и переправляли её друг другу. Сила играла разноцветными потоками, вспышками красного, синего, фиолетового: ни дать ни взять северное сияние — будни для альсунгских мореходов.

Нитлот, как и все, шёл на эти всполохи, и снег жёг холодом его защищённые согревающей магией, но босые ноги — провожать в Мир-за-стеклом полагалось без обуви. Балахон грел плохо, ночной холод оседал на ресницах и забирался в глаза, заставляя их слезиться, — глупо и стыдно, будто он плакал.

Но Нитлот, конечно, не плакал. Он сам не мог понять, что чувствует. Даже когда присоединился к молчаливому шествию с собственным дрожащим огоньком в руке. И когда мастера — по обычаю, четверо самых сильных — принесли тело Старшего на невидимых носилках. Оно плыло между ними в серебристой дымке, и седая борода благостно блестела в темноте. Следом шла Наилил в белом одеянии — высокая и бледная, со спокойным строгим лицом. Она казалась непривычно молодой, и ветви у неё в волосах почему-то зеленели листьями вопреки зиме: маленькое хулиганство, над которым Старший бы от души посмеялся…

Нитлот стоял неподвижно, отогревая ладони дыханием, тупо сосредоточившись на вдохах и выдохах, пока тело Старшего торжественно опускали на зеркальную конструкцию. Пока женщины протяжно пели древнюю, как сама Долина, песню — не горестную, но полную мыслей о том, чему нет конца. Пока девушки разбрасывали по снегу лепестки чёрных роз, и они тут же таяли, поглощённые ночью. Пока лохматый и грустный Мервит посохом Старшего — тем самым, что уже завтра наверняка перейдёт к нему, — чертил на мёрзлой, расчищенной от снега земле «лабиринт» из трёх пентаграмм. Пока звёзды перемигивались на небе, и неумолимо приближался рассвет, и всё прозрачнее, бестелеснее становился профиль с орлиным носом.

Ученики стояли тут же, чуть в стороне, сбившись в робкую кучку. Девочка-дорелийка — лет двенадцати, не больше — тихо всхлипывала, уткнувшись в ствол старого вяза, но её плач остался одиноким и не поддержанным. Зеркальный народ не плачет, когда кто-то возвращается домой.

Соуш не пришёл — может быть, собирал вещи, а может, писал, спешно вспомнив что-нибудь важное об Альене… При мысли об этом Нитлот до боли стиснул зубы. Недурно подгадав момент, его зеркальце накалилось от избытка Силы так, что чуть не прожгло пояс.

Пора.

С первым рассветным лучом, как было положено, Нитлот вместе со всеми поднял своё зеркало — и поймал этот луч, чтобы послать Старшему вдогонку. Когда солнце поднялось над Старыми горами на севере, помост из зеркал был пуст.

— И что теперь, Зануда? — поинтересовалась Индрис, догнав его по дороге обратно. Нитлоту совершенно не хотелось разговаривать, и он только сердито буркнул:

— Спать, я полагаю.

— «Ты полагаешь»… — фыркнув, передразнила она. — Ну, а после? Выдвигать свою кандидатуру?

Нитлот замёрз так, что не чуял ушей и носа, и валился от усталости, будто колдовал не ночь, а пару недель. Но показывать своё состояние Индрис он не собирался, равно как и говорить с ней о Старшем.

Поэтому он выпятил грудь и, нервно усмехнувшись, сотворил из воздуха полупрозрачный меч, с которым никогда не умел обращаться.

— О нет, я поеду в Дорелию. Пусть королева Хелт узнает, что из себя представляет настоящая боевая магия.

* * *