Путевые знаки

– У нас, как ты помнишь, в державе украинской перед Катастрофой была вялотекущая гражданская война. А когда всё рвануло, мы поняли, что наши проблемы ещё семечки. Конец света пришёл с той стороны, откуда его никто не ждал. Вот это и была настоящая руина, а не та, о которой наши доморощенные политики кричали на каждом углу. В итоге спастись удалось тем, кто успел спрятаться в киевском метро, керченских катакомбах и в подземных укреплениях Севастопольской военно-морской базы. Ну, и у нас в Харькове, конечно. У нас же там школа когда-то была инженерная, очень сильная. Метро харьковское после Катастрофы держалось, но наружу, за пределы города, мы особенно соваться боялись. Что было на большой земле, никто не знал, конфликт уничтожил все мало-мальски мощные передатчики, и мы питались слухами. Однако радиация умеренная была в отличие от остальной Украины. Обычных мер противорадиационной защиты хватало – не более страшные были, чем те, что помнил мой отец, живший в детстве между Киевом и Чернобылем. И вот я вырос, уже заканчивал начальную школу, когда связался, как говорила моя мать, с дурной компанией. Появились какие-то пацаны в городе, чужие. Везли они якобы с самого Питера, а это даль какая и риск, специальные грибы, которые выращивали где-то в оранжереях чуть ли не под Мурманском, там вроде бы АЭС какая-то уцелела. Так вот на ее энергии и организовали производство этой фигни. А в Украине после нашего Армагеддона всё в природе поменялось, и флора стала вести себя по-особенному, не так, как раньше. Скотина вся передохла наперегонки с людьми, даже свиньи. Представляешь, Украина без сала! Ну, народу, понятное дело, чем-то надо себе жизнь скрашивать.

На рынках из-под полы продавали питерские грибочки, закатанные в баночки с надписью «Опята». Я был в цепочке и быстро дорос до начальника всей локальной нитки продаж. Родные смотрели на это одобрительно, да и вообще понятия добра и зла, равно как и прочих представлений о приличиях, размылись. Несколько лет я готовился к броску на север. И вот, наконец, поставки затормозились, кто-то крысятничал в питерском проводе. Провод собрали, ребята заседали неделю, пропустили сроки, да так ничего и не нашли. Я мог бы приостановить работу, мог бы послать кого-то разобраться, этот кто-то передал бы указание другому, тот – кому-то ещё дальше, и с каждым шагом ответственность стала бы падать, а риски исполнителей расти. Но исполнителей в нашей системе никто за людей не считал. Во-первых, их никто не видел, и мы только принимали товар через окно на границе, во-вторых, это были не наши, а русские работники. Впрочем, Саша, в остальном наш бизнес не отличался от обычного сельскохозяйственного, который стал не менее криминальным, чем наш, из-за того, что посевы сократились почти до полного исчезновения. И вот я поехал налаживать бизнес на Север. Сам вызвался, братва напряглась, все крутили пальцами у виска, но помогли и отправили. Аэропорт Пулково превратился в стеклянную воронку, жители города уже который год жили под землёй, как кроты. Те, кто остался на поверхности, напоминали обезьян, прыгающих в пустынном здании нашего Госпрома во время предыдущей войны. – Газпрома? – переспросил я. – Госпрома. Не важно, долго объяснять. Так вот, мы быстро расстреляли одного из поставщиков, который хотел повернуть поток грибов с Харькова. Ну, поменять потоки товара и выплат, конечно, тоже. Дело было сделано, но я опоздал вернуться. Подельников моих порешили местные, и связи не стало. Не с кем было возвращаться, и пришлось отсиживаться тут на дальних станциях. Пришлось жить здесь, у ленинградско-питерских. Слушая Кролика, я делал новые для себя открытия. То, что было гордой культурной столицей, оказалось нормальным городом. И к югу от центра, от станции «Нарвской», ходили по тоннелям какие-то головорезы. Нормальный криминальный быт, куда ж без него… Мы пришли на «Балтийскую», где уже давно и плотно сидели менты, потому раньше здесь было Управление внутренних дел метрополитена. Менты были как бы сами по себе, особо охраной они теперь не занимались, но как пробка закупоривали выход кировской бригаде к центру. На станции я между делом попросился в санузел. Я купил себе туалетное право за одну таблетку обезболивающего. (Владимир Павлович рекомендовал носить с собой несколько блистеров, чтобы менять на услуги, патроны в чужом месте нужны самому.)

Как только я расположился в интересной позе над дыркой в полу, отчего-то стыдливо именуемой Чашей Генуя, одну из дырок рядом сразу же занял молодой парень в фантастическом милицейском мундире с немыслимой широты погонами.