Путешествие внутрь страха

Мёллер не шелохнулся. Тоном хирурга, озабоченного непредвиденными осложнениями, он промолвил:

— Да, я опасался, что вы меня неправильно поймете. Жаль. — Он взглянул на Грэхема. — И к кому же вы сперва пойдете со своей историей? К эконому? Третий помощник мне рассказывал о вашем любопытном поведении. Вы несли какой-то бред, будто месье Мавродопулос — преступник по имени Банат и хочет вас убить. Капитан и команда изрядно позабавились. Но даже самые смешные шутки надоедают, если их повторять. Когда вы заявите, что я тоже преступник и тоже намерен вас убить, — поверить будет еще сложнее. Помнится, для такого помешательства есть особый медицинский термин. Полно, мистер Грэхем! Вы же говорите, что вы не дурак. Так и ведите себя соответственно. Неужто вы считаете, что я бы говорил вам все это, если бы верил, что вам удастся поставить меня в такое неловкое положение? Надеюсь, нет. И видеть слабость в моем нежелании убивать вас тоже нелепо. Если, по-вашему, лежать в канаве с пулей в спине лучше, чем отдыхать шесть недель на вилле в Лигурийской Ривьере, — это дело вкуса. Но не обманывайтесь, пожалуйста: одно из двух непременно произойдет.

Грэхем мрачно улыбнулся:

— А ваша небольшая проповедь насчет патриотизма должна смягчить угрызения совести, которые я испытаю, соглашаясь с неизбежным. Понятно. Извините, но номер не пройдет. Я все еще думаю, что вы блефуете. Признаю, блефовали вы отменно. Вы меня встревожили. На миг мне действительно показалось, будто, словно герою в мелодраме, придется выбирать — умереть или поступиться гордостью. Но по-настоящему выбор, конечно, стоит между здравым смыслом и тем, чтобы идти на поводу у страха. Что ж, мистер Мёллер, если вам нечего больше сказать…

Немец медленно поднялся на ноги и невозмутимо произнес:

— Да, мистер Грэхем, мне нечего больше сказать. — Он помолчал в нерешительности, затем снова сел. — Хотя нет. Я передумал и скажу вам кое-что еще. Обдумав мое предложение спокойно, вы можете прийти к выводу, что вели себя глупо и что я говорил искренней, чем вам показалось. Если честно — я не сильно на это рассчитываю. Вы безобразно самоуверенны. Но если вы все-таки решитесь, как вы выразились, «пойти на поводу у страха», я должен вас предостеречь.

— Против чего?

Мёллер улыбнулся:

— Среди множества вещей, о которых вам неизвестно, есть и такая: полковник Хаки счел нужным усадить на корабль одного из своих агентов, чтобы за вами присматривать. Вчера я усиленно пытался привлечь к нему ваше внимание, но безуспешно. Соглашусь, Ихсану Куветли недостает обаяния, но он славится сообразительностью. Если бы не его патриотизм, он мог бы разбогатеть.

— Вы что, пытаетесь мне сказать, что Куветли — турецкий агент?

— В точности так, мистер Грэхем! — Бледно-голубые глаза сузились. — Именно поэтому я зашел к вам сегодня, а не завтра вечером — мне хотелось побеседовать с вами прежде, чем он вам откроется. Он, видимо, до этого дня не знал, кто я такой. Но сегодня вечером он обыскал мою каюту. Должно быть, подслушал, как я говорю с Банатом, — переборки между каютами здесь очень тонкие. В любом случае, осознав, в какой вы опасности, он скорее всего решит, что настало время войти с вами в контакт. Видите ли, мистер Грэхем, он опытен и не допустит той ошибки, которую совершаете вы. Он связан долгом и, без сомнения, разработает какой-нибудь сложный план, позволяющий вам безопасно добраться до Франции. Так вот, я хочу вас предостеречь: не сообщайте Куветли о моем предложении. Если вы все же решитесь его принять, едва ли агент турецкого правительства промолчит о нашем маленьком договоре. Понимаете, о чем я? Посвятив Куветли в нашу тайну, вы отрежете единственную оставшуюся у вас возможность вернуться в Англию невредимым. — Он слабо улыбнулся. — Грустно будет, не правда ли? Вот теперь у меня все. — Мёллер снова встал и направился к двери. — Доброй ночи, мистер Грэхем.

Дверь закрылась; Грэхем опустился на койку. В висках стучала кровь, словно после бега. Время для блефа прошло. Пора решать, как поступить. Надо подумать — спокойно и трезво.

Только думать спокойно не удавалось. Мысли путались. Отвлекала тряска корабля. Не померещился ли весь разговор? Но на постели, там, где сидел Мёллер, оставалась вмятина; в воздухе висел дым от его сигареты. Кто раньше мерещился Грэхему, так это Халлер.