Путешествие в страну летописей

«Я, игумен Сильвестр монастыря святого Михаила, написал книги эти, летопись, надеясь от бога милость получить, при князе Владимире, когда он княжил в Киеве, а я в то время игуменствовал у святого Михаила в лето 6624» (в 1116 году).

Это середина Лаврентьевской летописи. Именно здесь древнейший летописец пожелал открыться, назвать себя и признаться, что «написал книги эти».

Для историка ясно, что «князь Владимир» — конечно, Владимир Мономах (княжил в Киеве в 1113–1125 годах). Михайловский Выдубицкий монастырь в Киеве был основан отцом его и находился под особым покровительством князя.

У позднейшего исследователя вопросы, десятки вопросов об игумене Сильвестре… Но летописная повесть, не останавливаясь, медленно устремляется дальше и дальше. На соседнем листе мелькает второе и последнее упоминание только что прозвучавшего имени: «В лето 6631 (1123) умер Сильвестр, епископ Переяславский».

И снова неторопливо движутся годы.

«В лето 6633 (1125)…», «В лето 6648 (1140)…» Летопись, уж понятно, продолжают другие летописцы.

Переворачиваются страницы, уплывают века, уходят люди…

И вот 173-й лист. Заключительная запись:

«…аз, худый, недостойный, многогрешный раб божий Лаврентий мних…»

Но Лаврентий и его ближайшие предшественники не занимают Карамзина.

«Огненный столп» над Печерским монастырем, молчание о событиях 1111–1116 годов, имя Сильвестра, — вот где скрыта загадка первого из летописцев…

Все научное, сухое, «непоэтическое» Карамзин отправляет в примечания. Чего доброго, какой-нибудь червь науки только их и прочтет. Живой рассказ, поэтический охват прошлого — вот что будет в основном тексте книги. Полтома — «поэзия», полтома — примечания.

С удовольствием он перечитывает собственный текст, касающийся «огненного столпа» над Печерским монастырем. На языке XIX столетия это выглядело так: «Достойно замечания, что около сего времени были многие воздушные явления в России, и даже землетрясение; но благоразумные люди старались ободрять суеверных, толкуя им, что необыкновенные знамения предвещают иногда необыкновенное счастие для государства, или победу: ибо россияне не знали тогда иного счастия».

Карамзину нравилось, сколь изящно он объяснял веру древнего писателя в «приметы» и «знамения».

Но пять пропущенных лет (1111–1116) и неожиданное появление Сильвестра? В этом надо разобраться. Значит, еще искать и читать, читать и искать…

Приносят пакет: «Историографу Карамзину в собственные руки». На пакете памятка: «Книга казенная».

Несколько месяцев назад друзья известили остафьевского отшельника о том, что в Петербурге, в библиотеке Академии наук, немало любопытного среди дефектных рукописей, не внесенных ни в один каталог.

Одной рукописью Карамзин чрезвычайно заинтересовался и выпросил на месяц.

«Дефектная летопись» была из пергамена и сохранилась совсем неплохо.

На обороте первого листа помещалась запись, сделанная, по-видимому, сравнительно недавно: «Книга Ипацкого монастыря, летописец о княжении».

Значит, летопись до ее перемещения в столицу хранилась в костромском Ипатьевском монастыре. Ипатьевскую летопись переписали в начале XV столетия, всего лет на тридцать позже Лаврентьевской.

И вот Карамзин кладет две старейшие летописи рядом на сосновый стол. Он сильно взволнован. Открывает первую страницу…

ЛАВРЕНТЬЕВСКАЯ ЛЕТОПИСЬ

Се повести временных лет, откуду есть пошла Русская земля, кто в Киеве нача первее княжити и откуду Русская земля стала есть.

ИПАТЬЕВСКАЯ ЛЕТОПИСЬ

Се повести временных лет черноризца Федосьева монастыря Печерского, откуду есть пошла Русская земля, кто в Киеве нача первее княжити и откуду Русская земля стала есть.

Это тексты-близнецы. Только в Ипатьевской летописи говорится о каком-то «черноризце Федосьева монастыря Печерского».

Черноризец — это монах. «Федосьев монастырь» — знаменитый Киево-Печерский.

Очевидно, это представился сам автор. Тот, кто написал «Повесть временных лет».

И все сразу запутывается. При чем тут Печерский Федосьев монастырь, когда автор, игумен Сильвестр, — из Михайловского Выдубицкого монастыря? Почему черноризец, а не игумен? Почему нет имени черноризца? В старину имя чаще всего ставилось перед званием: «Сильвестр, игумен Выдубицкий», «Святослав, князь Киевский», а тут просто — «черноризец… монастыря Печерского»?

Историк встает из-за стола и подходит к разложенным на досках летописям. Как-то зимой в Москве Карамзин зашел за книгами к Мусину-Пушкину, постаревшему и давно удалившемуся на покой.

— Сколько, Алексей Иванович, мыслите, летописных списков на Руси?

— Бог знает, — отвечал граф. — Еще покойный Татищев взывал: «Всякий трудолюбивый, если где какую летопись сыщет, академии сообщить может». Сам Татищев сыскал с десяток, мне несколько перепало, некоторые и без нас известны, а всего — не ведаю. Сотни, думаю.

— Я полагаю, в главных хранилищах не менее тысячи, — сказал Карамзин.

И вот лучшие и старейшие летописи сейчас лежат на верхнем этаже остафьевского дома, впервые за тысячелетия собранные в одном месте.